Семь фунтов брамсельного ветра
Шрифт:
Много ли надо человеку для счастья? Я поняла что сейчас прижму костлявого обормота к себе и зареву, как провинившаяся и прощенная первоклассница. Чтобы не случилось такого скандала, я дотянулась до валявшегося на столе гребня (деревянного, с рукояткой) и велела:
— Ну-ка стой смирно. Не мотай головой… — и принялась остервенело расчесывать Лоськины сосульки. Он веселел на глазах.
— Ай!.. Голову оторвешь!..
— И оторву. Зачем она тебе, такая дурная?
— Зимой шапку носить… Жень, ты не злишься? Я же…
«Понятно.
Лоська опять ойкнул. Сказал дурашливо:
— Если хочешь, можешь меня это… воспитательным «тиклером»…
— Не смей говорить глупости! Человек никогда не должен давать себя в обиду.
— Тогда и ты… не обижайся.
— Я и не обижаюсь. И… всё. Как говорил Гамлет в переводе Пастернака, «дальнейшее — молчанье»… Знаешь, кто такой Гамлет?
— Знаю. Кино же есть… А Пастернак — это поэт?
— Поэт и писатель. Поумнеешь — прочитаешь… — Я последний раз провела гребнем по Лоськиным сырым волосам. — Ну вот, стал похож на человека. Всегда бы так…
«А влезешь сейчас в свои балахоны — и опять бомжонок с Рябинового бульвара…»
— Лоська, хочешь я тебе костюм подарю! Не бойся, он не кусачий, летний. Его раньше брат носил, но он почти новый. А?.. Только давай без глупостей про приюты и гуманитарную помощь! Мне просто жалко, что костюм лежит без дела. На нем ведь корабль. Корабли… они плавать должны, а не лежать в темном ящике… Ну?
Он опять надул губы. Но без обиды.
— Чего «ну»? Покажи… корабль-то.
Я кинулась в большую комнату, там стоял наш древний «семейный» комод. Вытянула тяжелый ящик. Перетряхнула стопку старых штор, полотенец, салфеток. Илюшкин костюмчик лежал среди них — выстиранный, поглаженный, словно ждал хозяина. Я вернулась в комнату. Развернула перед Лоськой сине-зеленую рубашку-водолазку с красным галиотом на груди.
— Ух ты… — шепотом сказал Лоська.
— Ну-ка, примерь.
Лоська не капризничал. Вмиг натянул шорты, умело завязал на поясе шнурок, нырнул головой и руками в рубашку. Разгладил ее на груди. Вопросительно глянул на меня.
— Во! — я показала ему большой палец. — Иди в прихожую, там зеркало.
Напротив двери стояло трюмо — такое же древнее, как комод («приданое» маминых родителей, которых я никогда не знала). Я включила свет. Лоська во всей красе отразился в пятнистом стекле. Костюм оказался широковат, но лишь чуть-чуть. Лоська посопел, повертелся перед зеркалом на пятке. Шортики были, конечно, короче его старых портков, он, хмыкнув, потер над загаром светлые места. Но ни стесняться, ни упрямится не стал. Спросил только:
— А Илья не станет ругаться?
— Да с какой стати?! Только рад будет, что вещь пригодилась!
По правде говоря, я не была уверена, что Илья обрадуется. Вдруг эта ребячья одежонка дорога ему,
— Ой, Жень, здесь что-то есть, в кармане…Вот… — И протянул сложенную бумажку.
Видно, что бумажка лежала там с давних времен, была выстирана вместе с костюмом и вместе с ним попала под утюг. Плоская, засохшая. Тихо захрустела, когда я стала разворачивать.
Это был листок из редакционного блокнота — наверняка из папиного. С грифом «Редакция газеты «Городские голоса». Кроме этих типографских букв были и рукописные — строчки, написанные лиловым шариковым стержнем. Они слегка расплылись, однако читались легко… Легко, но непонятно: «Три слова по три буквы. Три имени. Ар-до-кап. Угадай, какую роль будет здесь играть пароль!»
— Лоська, это Илья писал когда-то. Наверно, играл с мальчишками в разведчиков или пиратов…
Я, не сворачивая, положила бумагу в большую гриновскую книгу, где лежал кленовый лист. Лоська сунул нос:
— Ой, это что за книжка?
— Александр Грин. Кстати, корабль на твоем пузе как раз из этой книжки. Ты не читал «Алые паруса»?
— Я только слышал про них… Дай почитать, а? Не бойся, я буду с ней… как с заморской бабочкой. Не дышать на нее!
Что делать-то? Пришлось убрать кленовый лист и «пароли» брата в ящик стола. Лоська прижал книгу к «парусной» груди.
— Я пойду, ладно?
Я давно заметила: если к нему в руки попадает интересная книга, он хочет поскорее остаться один.
— Ладно, беги…
В коридоре Лоська еще раз крутнулся у зеркала. Чуть погрустнел:
— Жаль, что лету уже конец…
— Ох, не порти настроение… И ничего не конец, еще почти неделя каникул! Кроме того, осень начнется не по календарю. Синоптики обещали тепло до середины сентября…
Свои старые шмотки Лоська забыл в моей комнате. Я не стала его окликать. Чтобы не вздумал влезть в них снова и не превратился в прежнего обормота. Впрочем, волосы у него уже торчали, как и раньше…
Из окна я смотрела, как Лоська переходит дорогу. Он спешил, двигался вприпрыжку, мелькая худыми ногами в коричневых «чулочках». Локтем прижимал к боку разноцветную плоскую книгу. Ну, в точности, как Буратино, который с азбукой под мышкой двинулся в школу (только нос вовсе не «буратиний»).
Лоська скрылся за углом а я осталась сидеть у окна. Улыбалась (что со стороны смотрелось, наверно, глупо). Было хорошо от того, что сегодня все с утра складывается так удачно. И самое удачное… да тут уж надо признаться… то, что есть на свете Пашка Капитанов, которому я оставила в залог монетку с фрегатом.