Семь смертных грехов
Шрифт:
Когда дорога, минуя деревню, свернула в густой лес, эконом уперся и не хотел двигаться дальше. Брат Макарий подбодрил его:
– Ну, еще немного, я тебе такой сучок выберу, что лучшего не найдешь во всей округе. Это будет сук, достойный твоей особы. Я не могу допустить, чтобы ты висел на какой-нибудь захудалой ветке.
Эконом упал на колени в дорожную пыль.
– Отец, прости мой грех. Повесь нашего пана: всей округе добро сотворишь.
– Ах ты, поганый дармоед, да если бы твой пан попался мне в руки, ему было бы то же. Ну, пошевеливайся, а то до сухой
– Неужели нет милосердия у отцов духовных? – взмолился эконом.
– Нет, – отрезал квестарь.
– А ты казался мне святым, такая доброта на твоем лице написана.
– В этом нет ни малейшего сомнения, – ответил брат Макарий, – но и святым противен такой бездельник, как ты, пан эконом.
– Я исправлюсь, отцом родным буду для крепостных.
– Это хорошо, что в тебе совесть заговорила, разбойник-слуга у разбойника-пана. Черти учтут твое раскаяние и в аду приготовят тебе смолу попрохладнее. Ну-ка, вставай, а то мне нужно еще успеть в одно место.
Видя, что покорность не трогает сердца квестаря, эконом поднялся с коленей и поплелся рядом, спотыкаясь и едва волоча ноги. Он то скрежетал от злости зубами, то фыркал, как конь, и бросал на квестаря взгляды, полные ненависти. Въехав в лес, брат Макарий стал внимательно осматриваться по сторонам и наконец остановился у одного развесистого дуба.
– А ну-ка, милостивый пан эконом, – показал он на толстый сук, нависший над тропинкой, – посмотри, соответствует ли этот сук твоему званию и должности?
Эконом опустил голову и замер.
– Эй, пан эконом, – продолжал брат Макарий, слезая с коня. – Мне кажется, что ты доволен выбором. В таком случае приступим к делу. А впрочем, ваша милость, может быть, тебе этот дуб не нравится? Ты только скажи, я с удовольствием подберу другое дерево, хотя мне лично кажется, что дуб – королевское дерево и твоему достоинству ущерба не причинит. Но тут есть и хороший каштан и бук растет. Так выбирай же, ваша милость, а то, говорю тебе, мне некогда, – тихо посмеивался брат Макарий, кружа около узника, как ястреб. – Ну, если тебе не хочется самому выбирать сук, на котором тебе придется богу душу отдать, то положись на меня, я в этом деле кое-что понимаю, а ты мне нравишься, поэтому я не хочу позорить тебя. Этот дубок в самый раз, ты на нем будешь отлично болтаться.
И квестарь, подпрыгнув, как юноша, схватился за сук и с минуту на нем покачался.
– Веточка прочная, на такой не зазорно висеть, – с видом знатока заявил он, соскочив на землю.
Потом брат Макарий перебросил ремень через сук, аккуратно сделал петлю и пристроил ее на шее у эконома.
– Встань, ваша милость, чуть-чуть поближе, так мне будет легче подтянуть тебя, – любезно попросил он.
Узник шарахнулся назад, затянул ремень на шее и чуть не задохнулся.
– Значит, милостивый пан эконом, ты хочешь повеситься без моей помощи? Ну, разве хорошо так поступать? Ты хочешь лишить меня удовольствия? Я-то собираюсь
Эконом все туже затягивал петлю и уже начал хрипеть. Брат Макарий дал ему хорошего пинка и поставил под сук. Эконом издавал какие-то нечленораздельные звуки.
– Вот видишь, брат, а я хочу еще помолиться за тебя, чтобы отправить тебя на тот свет как следует. Кстати, не выпьешь ли водочки?
– Отец, смилуйся, прости! – прошептал осужденный.
– Прости! Так вот сразу и прости? А ты крестьянам прощал?
– Прощу, все прощу им!
– Ну и дурень ты, брат. Глуп, как баран, как затычка от пустой бочки, как костыль паломника. Хочешь водки?
– Хочу, отец мой, все хочу!
– А вот и не получишь. Это божий дар, предназначенный для порядочных людей.
– Так почему же ты наказываешь людей, которые других заставляют пить? – удивился эконом. – Мой пан всем своим крепостным дает пить, сколько они захотят.
– Ах, как ты глуп, какой ты болван и остолоп – просто срам. Водка тогда приятна, когда человек пьет ее на свободе да при хорошей закуске. А рожь твой пан своим крепостным тоже дает? А если они не хотят брать, он тоже слуг своих посылает и сыплет зерно перед избой, чтобы у мужика еды было вдоволь?
– Нет, не сыплет.
– Ну вот, сам видишь, какой ты дурак набитый. Господь бог сказал ясно: без еды нет доброй выпивки. Поэтому ваши мужики не могут соблюдать слова божьего. А известно, что нет ничего хуже несоблюдения правил. Но поскольку господь говорил притчами, чтобы народ его понимал, то еду следует понимать как свободу, потому что свобода нужна человеку каждый день, а свободный человек может пить, когда ему захочется, как только почувствует жажду. Понял?
– Понял.
– Ну, хорошо, подлец ты этакий. А зачем же ты над людьми издевался?
– Я сам, отец мой, человек подневольный.
– За это тебя четвертовать надо, а твое смердящее тело бросить на съедение псам. Он сам, видите ли, человек подневольный! Хорошенькое дело! Сам подневольный, а другим жить не дает. Ты дурак, остолоп и василиск. Я тебя повешу с легким сердцем и как можно скорее: стыдно, что земля-матушка такое носит. Становись-ка прямо, я освобожу род людской от твоего мерзкого вида. Бр-р, смотреть на тебя тошно… Ну-ка, становись, мне надо поскорее повесить тебя по всем правилам.
При этом квестарь вертелся около эконома, толкая его то в одну, то в другую сторону, пробовал, выдержит ли ремень. Виновного било как в лихорадке; полузакрыв глаза, он следил за движениями брата Макария. Наконец эконом как бы через силу сказал:
– Отец мой, дорогой, ставлю бочку красного, если сохранишь мне жизнь.
– Что такое? – воскликнул разгневанный квестарь.
– Бочку красного и бочонок крепкого, отец мой.
– Не понимаю. Может быть, бесы уже танцуют на твоих похоронах, я слышу какое-то предложение? Две бочки красного и два бочонка крепкого? Неужели дьяволы хотят соблазнить мою душу такими приманками? Может быть, я ослышался?