Семь ступеней в полной темноте
Шрифт:
Сольвейг затаила дыхание. Она уже видела это раньше и сомнения в ее душе сменились надеждой… Он оживает!
И он действительно оживал. Но ничего хорошего это не сулило.
— Арон! Арон! — паниковал голос в голове — Что происходит? Ты нагреваешься! Ты греешься слишком быстро!
Но он не обращал на это внимания. Оживший мозг загружал в растерянное сознание последнюю картинку, которую видел. Тело кузнеца и правда становилось горячим. Сольвейг обдало жаром, и она отпустила его.
Мертвое тело пошевелилось. Кузнец резко
Ошметки ткани на его истерзанной броне задымились и, вдруг, вспыхнули ядовитым пламенем. А голос в голове, истошно вопивший до этого, вдруг, пропал. В сознании не осталось ничего кроме слепой злобы. Свежая кровь на его ранах запеклась и осыпалась пеплом. Порезы и ссадины на лице и руках, вспыхивали и исчезали.
Когда он открыл глаза перед ним была только одна задача. А в памяти только одно обещание. Ничто вокруг не имело значения. Он вновь встал между пораженной крылатой девой и крылатым коронованным великаном. Кто эти люди он понимал смутно, но точно знал, что место его здесь.
Выстрел опешившего короля оказался бесполезным. Он просто ушел мимо. Пылающий мертвец проводил взглядом сгусток плазмы. Оружие вновь издало характерный свист, накапливая энергию. Нужно было совсем немного времени. Но, его у короля уже не было.
Пылающее тело ринулось в бой стремительно. Король попытался взмыть в воздух, но этого не случилось. Его с силой ударили оземь. Словно кошку, схваченную за хвост. Королю обожгло ноги, но он смог освободиться, и отскочить. Его смертоносное оружие оплавилось и теперь, валялось на земле сломанной безделушкой.
Воспользоваться кнутом король тоже не успел. Кнут тут же вспыхнул, вступив в контакт с пылающим телом. Меч стал бесполезен. Ужас и смятение пустили корни в душу крылатого гиганта….
Загнанный в угол, король, судорожно озирался в поисках спасительного шанса. Но… шансов не осталось. Пылающее ненавистью тело кузнеца вцепилось в короля мертвой хваткой. Он держался сколько мог, но почти сразу завопил от дичайшей боли. Жар от раскаленного мертвеца обжигал его тело, а руки, зажатые в лапах кузнеца, покрылись кровавыми волдырями. Запах паленого мяса смешался с запахом гари. Хватка кузнеца и зажженная в нем ненависть не оставили шансов королю. Ангус уже не мог кричать. Он умирал в адских муках.
Сердце Сольвейг дрогнуло подобно треснувшей плотине. Вина, жалость, любовь, стыд и снова вина… Все смешалось. И эта волна, ломая все на своем пути, хлынула из глубин души, наружу.
— НЕ НАДО БОЛЬШЕ!!! — вдруг закричала она голосом, содрагнувшим души. Именно закричала, а не прохрипела, как раньше.
Она бросилась к кузнецу, который ненавистью, превратившейся в пламя, превращал ее отца в пепел. Сольвейг упала перед ним на колени.
— Это же я, Сольвейг… Хватит! Не надо больше. Ему же… так больно!
В воспаленном сознании
Ненависть и злоба, словно капля воды, упавшая в раскаленный горн — без следа испарились.
Мгновение — и пламя, окутавшее кузнеца — звучно схлопнулось, сменившись густым едким дымом. Черно — серое облако повалило от него, наполняя воздух мелкими тлеющими ошметками, и едкой гарью.
Он разжал пальцы. Измученный, обожженный король, изнывая от предсмертных судорог, рухнул на землю. Крылья его обгорели, до самого остова, волосы на лице и голове тоже. Обожженная кожа свисала лоскутами. Не было живого места на теле.
Арон взглянул на свои раскаленные добела пальцы, отступил на шаг, и обо что-то споткнулся. Это и был Ангус. Глаза заслезились от дыма, но, успел разглядеть, что только что сделал. Вот только торжества в душе совсем не было.
Король умирал. Все, кто наблюдал за происходящим безучастно, до этой минуты, ринулись к нему. Давящаяся слезами Сольвейг, многострадальная королева мать, израненные воины, Хаук… И даже местный староста, в сопровождении двух не струсивших воинов, осмелился, подойти ближе.
— Сольвейг! — позвал вдруг король, порванными связками. Он искал ее растеряно, озираясь запекшимися глазами.
— Я здесь отец! Я рядом.
Король повернул голову на ее голос и тихо заплакал.
— Прости меня. — прохрипел он — Я вел себя недостойно. Я сделал тебя такой, какая ты была. Я…. не показал тебе другую сторону жизни. Где есть любовь, покой, умиротворение. Я…. только сейчас это понял.
— Отец! — всхлипнула она — Не нужно сожалений — Я знала, что творила и делала это, потому что хотела. Но не назло тебе. Не надо!
— А ты изменилась… Правда! Я не вижу, но, наконец, чувствую это! Надо было потерять глаза, чтобы начать видеть сердцем. А кузнец! Где кузнец?
— К нему невозможно подступиться, ваше величество — отозвался Хаук.
— Это я должен был любить тебя так, как любит он. Он разглядел в тебе то, чего я не заметил. Не захотел увидеть. Я натаскивал тебя как боевого пса. Единственную из сестер. Я не думал о последствиях…. И ведь самое удивительное, ты смогла… ты полюбила! Твое сердце не очерствело, а душа вернулась к жизни. И это настоящее чудо…
Король закашлялся, на обожжённых губах проступила темная, густая кровь.
— Я искренне рад, что в своей бесконечно длинной жизни, видел то, что случилось сегодня. Теперь мне не страшно. Мне больно, но, радость за всех вас, меня переполняет….
— Уна! А где Уна? — запаниковал умирающий король.
— Я здесь. — коротко отозвалась она.
Уна…
— …мой король?
— Я чувствую, что ухожу, но все еще в твердой памяти! — выкрикнул король — Младенец выжил….
Уна взглянула на Сольвейг, в ожидании какого-нибудь ответа. Но та молчала. Лишь слезы катились из глаз, когда-то беспощадной девы.