Семь валькирий: шкатулка Эофии
Шрифт:
Я вскрикиваю, и фигуры в сфере искажаются. Вновь разделена она на две сферы. И ныне я вижу Верлиона.
Теперь я знаю, в чем дело, и мгновенно переключаю своё внимание туда, где сделки между мной и Лионом не существует. Его будущее также связано с одной из дочерей Призрачных Гор, и он покорно женится, потому что так сказала его матушка. Он не погибает, живет своей жизнью, и я судорожно вздыхаю, понимая, что всё не так уж плохо, но время словно ускоряется, и вот я вижу, как Лион, продолжая существовать, меняется изнутри. Живущая в нем демоническая суть прорывается наружу. Он ищет то, ради чего стоило бы жить, но не находит, и его сознание искажается. Он становится…убийцей. Под
Меня начинает потряхивать от одной лишь мысли о том, что ожидало Некриса и Лиона. Мне страшно за них, и я вдруг начинаю благодарить саму себя, что не ушла в тот момент. Что осталась. И переломила судьбу.
Театр в сфере вновь переносит мои гнетущие мысли в другой пейзаж. Теперь я вижу Эдира, от которого сбегаю в самом начале знакомства. Никто и никогда не узнает, что он наг. Его власть навсегда останется безупречной, но, к моему удивлению, этот вездесущий ловелас проводит свои будни в одиночестве. Я вижу его отношение к слугам, и могу уверенно сказать, что с возрастом его характер стал лишь ужаснее. На моих глазах он превращался в маразматика, с головой которого происходит явно что-то страшное. Наг, которому вечно суждено притворяться, наг, что не может позволить себе потомства, ведь тогда все узнают о его происхождении. Он сходит с ума и умирает довольно рано.
Я чувствую, как дрожат мои руки.
С Норном в ином пути нам даже не суждено познакомиться. В надежде я смотрю на его жизнь, надеясь, что хотя бы он был владельцем своей судьбы и сам был в праве всё решать. Роль телохранителя, бои на арене в качестве развлечений, вечера на улице красных фонарей…Я вижу, как Норн ведет довольно праздный образ жизни, ведь он сильнейший, ему не нужно что-то кому-то доказывать. Авторитет Эдира непоколебим, и Норн страдает от безделья. Он безмерно силен и точно также наивен, связывается с недавно прибывшими на остров гладиаторами, и те дают ему наркотики, обещая, что от этого «лекарства» скука развеется. Норн становится зависимым, и через два месяца погибает от передозировки: организм великанов слишком чувствителен к зависимостям…
Крылья разрезают воздух, и я вижу Киаса, что остается подле Эдира, становясь свидетелем его медленного безумия. Он пытается помочь, и его бессилие играет с его добрым нравом злую шутку: Киас давится виной. В попытках отвлечься от постоянных убивающих мыслей он женится, но его супруга не может подарить ему дитя, и он впадает лишь в большее отчаяние. Я и подумать не могла, как любит священник детей…Он не может подать на развод, ведь это противоречит правилам Империи, но его жена уходит от него. Эдир умирает, должно быть, в это время. Киас возвращается в Гоарис, запирая себя в храме до старости.
Когда я вижу Шаркана и Шира, что босые бредут по грязной улице, я отворачиваюсь и смаргиваю слезы, понимая, что сейчас будет, но после оборачиваюсь. Слабый здоровьем Шир умрет от внезапной эпидемии в возрасте восьми лет. Познавший всю несправедливость жизни Шаркан уйдет в наемники и станет убийцей, что лично закончит свою жизнь, когда обернется и увидит свой кровавый путь.
Я не вижу собственного будущего, но оно мне и не нужно, ведь теперь я смотрю в горизонт, понимая, что своим порой глупым, неправильным и некорректным поведением спасла жизни дорогих мне людей. Теперь, когда их путь вновь окрасился белым, они могут жить так, как сами того хотят. Уж теперь, абсолютно всё в их руках.
— Наши поступки, слова, молчания, взгляды, даже мысли…Всё это ежесекундно
Я медленно обернулась, и широко распахнула глаза, когда тонкая белоснежная рука нежно коснулась моего лица. Эта улыбка, это тепло, этот голос я никогда не спутаю, и всегда будет быстро биться сердце, разливая по телу нежность и доброту, когда мама стоит рядом. Её белоснежные волосы струятся по лазурным одеяниям, и сама она излучает успокаивающую и светлую ауру, отчего хочется прильнуть ближе и не отходить. Глаза почему-то наполняются слезами, и я собираюсь сказать, что сильно скучала, но она заключает меня в объятия, гладя по волосам и улыбаясь, когда на моих щеках появляются влажные дорожки. Мы долго стоим, вдыхая почти одинаковый запах друг друга, и я с детской радостью понимаю, что именно мама не желает прекращать долгожданные объятия. Мы медленно отстраняемся, но Эолин мягко берет мою руку, ведя меня к горизонту. И ноги больше не болят, и небо кажется удивительно красивым…
Мы молчим. И это приносит больше облегчения, чем не прекращающаяся беседа. Она всё знает. Она всё понимает.
— Хотя бы здесь, — вдруг говорит Эолин, останавливаясь, — хотя бы здесь я могу вести себя так свободно, как прежде, — она улыбнулась на мой удивленный взгляд и кивнула куда-то в небо, — это пространство вне внешнего мира. Оно поглощает все исходящие из меня силы. Здесь я могу не скрываться и вести себя так, как пожелаю, никому не навредив. Знаешь, приходя сюда, я мечтаю о том, как дала бы всем вам жизнь, не став…такой. Представь, что твоя мама не богиня. Представь, что все мы в одном доме, все мы едим за одним столом, все мы…Прости.
Она виновато улыбается, когда мои глаза вновь наполняются слезами, и я пытаюсь их быстро утереть. Она помогает мне в этом, вытирая щеки своим рукавом.
— Одного дня в году мало, — не то усмехнулась, не то всхлипнула я, — невозможно подарить каждому столько своей любви, сколько он заслуживает…
— Невозможно…
— Эти встречи приносили больше боли, чем…
— Понимаю.
— Поэтому я не приходила.
— Понимаю.
— Но, что бы я ни делала, я скучаю, мама, — слёзы вновь рекой полились по щекам, и из меня, наконец, вырвалось то, что я старательно маскировала под своей «взрослостью». Я говорила всё, что таилось во мне столько лет, и вела себя, как ребенок, которому уже надоело играть в эту взрослую жизнь. А мама с улыбкой обнимала меня, целуя в макушку до тех пор, пока слова попросту не кончились, и я замолчала, почувствовав, должно быть, впервые такую легкость…
Вода сбоку всколыхнулась, и к небу взлетели семь драконов. Не те маленькие и милые создания, а большие змеевидные существа, что изображены на фресках Гоарских храмов. Переплетаясь друг с другом, они извивались в пространстве, кружа неподалеку, и их хвосты, украшенные кисточками, то и дело касались воды. Мы молча наблюдали за прекрасным видом, пока не упавший в воду Сапфи не обрызгал нас прежде спокойной поверхностью.
— Здесь и они могут чувствовать себя свободно…
Эолин вновь поцеловала меня в лоб.
— Я горжусь тобой, Эфи. И всегда буду. И я рада, что все, что было во мне человеческого, взяла ты. Ты словно мой якорь в том мире, который я покинула, получив божественную силу.
Повернувшись к горизонту, мы смотрели на светящуюся полоску. Думаю, каждая из нас в тот момент думала о своём.
— Это так тяжело, когда ты не можешь помочь собственному ребенку…
— Ну, до сего дня я как-то управлялась, — улыбнулась я, а ты тихо рассмеялась.
— Позволь хотя бы здесь постоянно отсутствующей матери помочь любимому чаду. Надо же мне исправляться.