Семьдесят минуло: дневники. 1965-1970
Шрифт:
Я подумал, что при рассмотрении столь отдаленных эпох сам взгляд туда должен быть менее замутнен, чем при рассмотрении современности. Однако текст кишит прямолинейными пошлостями, которые в большинстве своем еще и притянуты за волосы.
Чувство стыда, к сожалению, стремительно вымирает и в науке. Однако такие книги нельзя ставить рядом с книгами серьезных историков; они обесценивают библиотеку».
«Дорогой, уважаемый господин Ротфельс, когда я писал это письмо своему букинисту, мне вспомнилась рецензия на Вашу книгу в Frankfurter Zeitung от 29 августа. Вероятно, меня она рассердила больше, чем Вас. Искусству отказываться от эфемерного я, к сожалению, до сих пор так и не научился».
ВИЛЬФЛИНГЕН, 16 СЕНТЯБРЯ 1970 ГОДА
Влажная
Несмотря на эту влажность в лесу мало грибов. Я больше не ориентируюсь в некоторых из старых лощин. Лесопитомники вытянулись вверх, знакомая дорожка заросла, там, где стояли буки, когда я приехал сюда, мне приходится теперь двигаться в тени елей. Это сбивает с толку, как если бы старый план был перерисован, с трудом перелистываешь обратно.
Ночи уже прохладные: эстрагон раскрывается лишь чуть-чуть. Цветки красноватые, больше не синие.
ВИЛЬФЛИНГЕН, 1 НОЯБРЯ 1970 ГОДА
Первое ноября; желтые листья липы на той стороне опадают, хотя царит полное безветрие. Семена с коричневыми крыльями держатся дольше; гобелен становится одновременно прозрачнее и темнее: сгущенная субстанция. Я рассматриваю ее через гибискус, цветущий на подоконнике. В саду лопата выкапывала луковицы крокуса. Они заготовили на весну маленькие рожки.
Аманда спит в кресле рядом со мной. Она потягивается — это напоминает те пять минут, которые позволяешь себе перед подъемом. Тогда образы становятся особенно сильными.
Настроение передается; дикий кабан рядом со мной глядит из окна; он поставил на карниз передние лапы. Клыки поблескивают; покров серебристо-серый. Старый малый; могучая грудная клетка благодаря шерсти кажется еще крупнее. Он как клин уменьшается к заду. Я спрашиваю Аманду: «Ты что, собираешься целый день держать его в комнате, да еще и оставить на ночь?»
Она говорит, что снаружи он только бездельно валялся бы в лужах. Это, наверно, правильно, однако она должна все - таки позволить ему немного спустить пар, иначе он станет слишком сильным.
В саду корова объедает акацию. Она невероятно худая и складками брюшины запуталась в ветвях. Она там, наверно, зачахнет, поскольку на дереве растет больше шипов, чем листвы. Этого не хватит на то, чтобы туго набить брюхо, поэтому она расстается с переплетением сучьев и падает вниз.
Черепахи уже защищены; они спят в погребе, однако одна, похоже, освободилась. Как она смогла забраться на письменный стол? Голову закрывает маска — она напоминает коробочку лотоса, какие видишь в качестве надгробного украшения. Только она желтая и очень маленькая, как крышка солонки. На животном намордник — видимо, потому, что оно уже укусило какого-то гостя. Аманда пугает его, трогая его головку. Мне приходится показать ей, как гладят черепаху: сначала прикасаешься к одной из ног до тех пор, пока она не почувствует тепло. Тогда она вытягивает из панциря голову и позволяет тихонько почесывать ее морщинистую шею. Кроме того она вытягивает из щелей ноги и начинает равномерно размахивать ими: древняя кума снова становится молодой.
ВИЛЬФЛИНГЕН, 17 НОЯБРЯ 1970 ГОДА
Первый снег. Я разложил перед окном диски подсолнухов; зеленушки тут же с удовольствием угощаются ими. А ведь лазоревка уже стучала клювом по стеклам, когда доски были еще пусты.
ВИЛЬФЛИНГЕН, 23 НОЯБРЯ 1970 ГОДА
Франку Мюллеру, Лёррах: «Большое спасибо за Ваше серпентологическое сообщение. В случае с чудовищем, которое принесло течение, речь, пожалуй, идет об уже сильно разложившейся рыбе или кальмаре; это покажет вскрытие.
Когда в термах Экса [1032] собирались сотни блестящих гадюк, это было знаком чрезвычайной силы целебных источников. Приползало даже животное Асклепия. И если бургомистр города велит травить животных, потому что они-де
Бургомистру, учинившему данное безобразие, следовало бы вместо этого написать табличку: "Эти гадюки миролюбивее, безвреднее и чище нас. Они свидетельствуют о целебной силе наших источников, которые бы испортились, если бы мы убили животных. Пока живы змеи, Земля сохраняет свою силу".
1032
Речь, вероятно, идет о городе Aix-les-Bains в департаменте Савойя, где сохранились римские термы, и есть целебные источники.
На место пугливого человека, который сбежал бы, придут десять других, чтобы насладиться спектаклем, который в мире наших загрязненных рек и оскверненных морей звучит почти как сказка».
ВИЛЬФЛИНГЕН, 7 ДЕКАБРЯ 1970 ГОДА
Неделю провел в Париже. У Фрашонов увидели старых друзей. Габриель Марсель [1033] не поленился прийти, хотя из-за своей тучности он почти не покидает квартиру на седьмом этаже. Он привел с собой двух студентов — для «подъема наверх».
1033
Габриель Марсель (1889–1973), французский философ, драматург и критик, «нео-сократик», представитель христианского экзистенциализма.
Во второй половине дня при погожей погоде мы сопровождали Дидье [1034] к Temple de la Gloire [1035] , приношению республики победителю при Хоэнлиндене, генералу Моро. Сейчас там живет Освальд Мосли [1036] , когда приезжает во Францию. Перед террасой небольшое озеро; лебеди подходят к столу.
Разговор с леди Дианой о ее сестре, которая в Английском саду Мюнхена пыталась застрелиться из-за несчастной любви к Гитлеру: «Скорей из-за романтического расположения». Мне помнится, это случилось уже во время войны; немецкий хирург отказался оперировать, что я считаю благоразумным. Гитлер приказал самолетом отправить раненую в Англию, где вмешательство докторов завершилось успешно. Я снова нашел подтверждение своему мнению: самоубийства относятся к нигилистической среде. Они сопровождают также жизненный путь Гитлера; конец имперской канцелярии напоминает «Смерть Гелиогабала».
1034
Дидье — французский издатель. См. «Излучения», запись от j ноября 1943,5 мая и 24 июня 1944 гг.
1035
«Храм славы» (франц.).
1036
Сэр баронет Освальд Мосли (1896–1980), британский политик крайне правой ориентации.
У сэра Освальда Мосли, летчика во время Первой мировой войны, несмотря на тяжелое ранение вследствие падения с высоты, открытое, мужское лицо. Хаксли обрисовал его в «Point-Counterpoint» [1037] . Другие летчики его возраста, как Геринг и Бальбо, в политическом плане продвинулись высоко, но кончили плохо — Мосли легко отделался. Этому способствовала небольшая доля мавританства. В таких кругах могут забросать помидорами на рынке, однако щадят при проскрипциях.
1037
«Пункт-Контрапункт» (англ.).