Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 5
Шрифт:
— А что с Клавой?
— Сердце… Сейчас проводится всестороннее обследование. Как только оно будет завершено, мы сразу же пригласим из Степновска для консультации специалиста-кардиолога.
— А почему больные с такими несхожими заболеваниями лежат в одной палате? — спросил Барсуков. — Или не хватает мест?
— Ну что вы, больница у нас просторная, и мест хватает, — поспешила ответить Валентина. — Но дело в том, что если не считать родильное отделение, то у нас в больнице только две женщины: одна — в хирургическом,
Обе женщины, принимая из рук Барсукова ветки сирени, смотрели на него так, словно бы не узнавали своего председателя, смущенные и растроганные. Что значит в жизни людей цветок! С виду обычный, ничем не примечательный, а сколько в нем таится тепла и ласки! Варвара положила сирень на темную, морщинистую щеку, улыбалась щербатым ртом и не знала, что сказать, а у Кланы повлажнели глаза, и она, часто мигая мокрыми ресницами, проговорила чуть слышно:
— Славная веточка… Спасибо вам, Михаил Тимофеевич.
— Спасибочко и от меня, — добавила Варвара.
— Ну как вы тут поживаете? — Барсуков уселся на стул, поправил вздувшийся на спине халат.
— Хорошо нам здесь, — ответила Клава. — На курорте!
— А лечение идет успешно?
— Помаленьку вылечиваемся… Видишь, нога дулом торчит, нацелила ее в потолок и лежу. — Варвара с мольбою во взгляде посмотрела на Валентину. — Доктор, Валентина Яковлевна, когда же вы отпустите меня с этой привязи?
— Теперь уже скоро, — ответила Валентина.
— Побыстрей бы, а то надоело лежать.
— Варвара Тимофеевна, удивляюсь, как могло приключиться с вами такое несчастье? — спросил Барсуков.
— Сама удивляюсь. Хотела протереть окна, взобралась на лестницу, оступилась — и готово, полетела.
— Хорошо ли вас кормят? — поинтересовался Барсуков. — Не голодны ли?
— Ну что ты, Тимофеич, питание санаторное, — ответила Варвара. — Дома так сытно не едим.
— Может, есть какие жалобы? — Барсуков поднялся и вопросительно посмотрел на Валентину. — На обслуживание и вообще…
— Имеется, Тимофеич, одна, можно сказать, разъединственная жалоба, — сказала Варвара.
— Какая?
— Лично я жалуюсь на свое подвешенное лежание. — Варвара улыбнулась и поспешила прикрыть щербину сиренью. — Без привычки, веришь, ох как же трудно изо дня в день пребывать в таком положении! Ни встать, ни сесть, ни повернуться, лежишь, аж тело немеет. А кому пожалуешься? Некому! Может, тебе, Валентина Яковлевна?
— Хорошо, завтра начнем пробовать ставить вас на костыли, — сказала Валентина. — Сумеете ходить на костылях?
— Я, доктор, баба упорная, я все сумею… А так лежать мне никак невозможно, измучилась. В жизни к чему приучилась? К беготне
— Наша Варвара Тимофеевна участвует в художественной самодеятельности, — пояснил Барсуков, обращаясь к Валентине. — Хористка!
— Тимофеич, а знаешь, за что меня уважают в самодеятельности?
— Ну, наверное, за старание.
— Не угадал. За басовитый мой голос, вот за что! Я могу дажеть потянуть по-мужски. — И Варвара вдруг запела: — «Степь да степь кругом»… Ну, как?
— Отлично! — сказал Барсуков. — А частушки поешь?
— Я? — удивилась Варвара. — Не-е-е… По частушкам у нас мастерицами являются две Раисы — Раиса Бондаренкова и Раиса Бондарева. Ну и голосистые бабочки! Тимофеич, да разве ты их не слышал?
— Как-то не довелось. А о чем поют частушки?
— Больше про любовь, а бывает и про текущие моменты.
— Что это за «текущие моменты»?
— Ну, разные недостатки, каковые имеются в станице.
— А про Казачий курень поют?
— Не-е-е… Что про него петь-то, про курень?
— А про меня?
— Ну и шутник же, Тимофеич! Как же можно! Про тебя надо петь не частушки, а песни протяжные, величальные, да чтоб всем хором.
— А вот мне говорили, что поют частушки и про курень, и про меня.
— Не верь, брехня! — Варвара задумалась. — А может, теперь и поют? В хоре я была давненько.
— Ну, милые женщины, поправляйтесь, не залеживайтесь.
— Постараемся, — сказала Варвара.
Барсуков опять поправил взбухший на плечах халат и направился к выходу. В это время Клава позвала Валентину и, приподнявшись, шепотом сказала:
— Валентина Яковлевна, попросите Ивана, пусть заглянет ко мне… Я ему что-то скажу.
— Хорошо, Клава, я передам твою просьбу, — сказала Валентина, уходя вслед за Барсуковым.
Они снова остались одни.
— Чудеса! — Варвара облегченно вздохнула. — Переродился наш Тимофеич, ну прямо не узнать!
— По мне, какой он был, такой и есть, — сказала Клава.
— Ну что ты, Клава! Совсем же другой человек! — стояла на своем Варвара. — И взгляд не такой сурьезный, и обращение, и обхождение. Неужели ничего так-таки и не заметила?
— Ничего…
— Это потому, Клава, тебе он кажется обычным, что раньше ты близко с ним не встречалась. А я-то знаю его как облупленного! И поверь мне, Тимофеич зараз изделался исключительно задушевным, аж стеснительным. А вот отчего бы? Не могу разгадать. Думаешь, раньше пришел бы он к нам в больницу?
— Почему бы ему не прийти и не посидеть?
— Времени не нашел бы для нас. А нынче что мы видим? Дажеть цветочки принес! Обо всем расспрашивал, интересовался. Появилась в нем душевность, вот что удивительно! А когда уходил, что сказал? «Милые женщины, поправляйтесь»… Не абы как, а «милые женщины». О чем говорят эти слова?