Семейная книга
Шрифт:
Глава семьи, находящийся на чужбине, глубоко дышит, поднимает трубку в своем маленьком гостиничном номере и уверенным пальцем набирает 009723. Ту-ту-ту, отвечает замечательный прибор. Я поговорю с женой лишь о неотложных проблемах, говорю я себе, дабы не растрачивать все наши средства на один разговор. Дома все в порядке? Дети здоровы? Слава Богу! У меня все нормально, дорогая, я постараюсь вернуться пораньше, пока не плати городской налог, еще есть время, целую, все. Три минуты максимум, все в интенсивном сокращении…
Оп!
— Алло! — щебечет из-за океана тоненький знакомый голосок. — Это
Это моя маленькая дочь Ранана. На сердце теплеет.
— Привет, доченька, — ору я в трубку, — как дела?
— Это кто? Алло!
— Это папа!
— Что?
— Папа, папа говорит, мама дома?
— Это кто?
— Папа!
— Мой?
— Да, это твой папа говорит. Позови маму!
— Минуту… папа, папа…
— Да!
— Как дела?
— Хорошо, где мама?
— А ты сейчас в Америке, да, правильно, что ты в Америке?
— Да, надо спешить…
— Ты хочешь с Амиром поговорить?
Я должен, иначе он обидится.
— Ну хорошо, только быстро, до свидания, доченька!
— Что?
— Я сказал — до свидания.
— Кто это?
— Дай мне Амира!
— До свидания, папа!
— До свидания, доченька, до свидания!
— Что?
— Дай мне Амира, черт побери!
— Амир, ты где? Тебя папа ищет. Амир!
Вот так прошло семь полновесных минут. Зачем детям позволяют подходить к средствам связи? Где этот рыжий дурачок? А-м-и-р!
— Алло, папа?
— Да, сынок, как дела?
— Хорошо. А у тебя?
— Хорошо. Все нормально, Амир?
— Да.
— Хорошо.
Небольшая пауза. Вроде бы обо всем поговорили, по-моему.
— Папа.
— Да.
— Ранана хочет с тобой поговорить.
Перед моими глазами возникает огромный счетчик, как в такси, и цифры бегут в нем как сумасшедшие — щелк 860 лир — 869–932 — щелк…
— Папа, папа…
— Да.
— Вчера… вчера…
— Что вчера?
— Вчера… погоди… дай мне с папой поговорить! Папа, а Амир меня все время толкает…
— Позови маму быстренько!
— Что?
— Подожди… вчера..
— Да, я слушаю. Ну, так что случилось вчера, что вчера случилось?
— Вчера Мошик не пошел в сад…
— Где мама?
— Что?
— М-а-м-а!
— Мамы нет дома. Папа… папа…
— Ну что?
— Ты хочешь поговорить с Амиром?
— Нет, не нужно, до свидания, доченька.
— Кто?
— Ц-е-л-у-ю.
— Вчера…
Вдруг связь с домом оборвалась. Может, я коснулся вилки или что-то в этом роде. Дыхание немного с присвистом, остекленевший взгляд, пульс колотится. Этот чертов аппарат весело звонит. Вежливый голос телефонистки:
— Мистер Китчен, с вас сто шестьдесят долларов семьдесят центов.
— Спасибо, мисс!
Радости зрелого возраста
В последние дни, а точнее — сегодня утром, у меня возникло подозрение, что я уже не юноша. И не то чтобы меня внезапно удивил собственный день рождения. Это, в общем-то, не такое большое событие для меня, бывали у меня уже дни рождения, так что теперь они на меня никакого впечатления не производят. Что меня беспокоит, так это чрезмерно раздутое, я сказал бы даже, нереальное количество этих дней рождения. Они не имеют никакого
Убедительное доказательство моей правоты — мое физическое состояние, не соответствующее тому формальному возрасту, на котором настаивает МВД. Я хожу, сижу, встаю точно как в дни юности, мои нос и два уха до сих пор оригинального производства и находятся точно на тех же местах, где и раньше, так что ж мне морочат голову с этим количеством лет?
Изменения, произошедшие во мне с течением лет, совершенно несущественны. Скажем, я теперь не бегу за такси, а просто громче кричу в его сторону. Или, допустим, я научился ценить преимущества лифта, ну так и что? Возможно, что моя коробка с лекарствами становится все больше и разнообразней от поездки к поездке, но это связано с общим положением в регионе. Я помню, что когда-то переплывал озеро Балатон, дабы встретиться с особо интеллигентной девушкой, а вчера хотел съездить с детьми в бассейн, но просто не было сил…
Короче, я в отчаянии. В последний раз я был в таком отчаянии, когда мне исполнилось девятнадцать и я почувствовал, что старость уже близко и это конец. К тому же, окружающие все время подчеркивают шаткость моего положения. В прошлом году я ехал в автобусе и наткнулся взглядом на одну сморщенную помятую тетку, зажавшую корзину с продуктами между острых коленей. К ужасу своему, я тут же обнаружил, что это все, что осталось от самой красивой девушки, за которой мне случалось ухаживать в юности.
«Господи, — подумал я, — я ведь ее едва узнал, как она, бедная, постарела!»
И тут эта тетка встает и уступает мне место…
Или вот, например, моя шестилетняя дочь Ранана. Смотрим мы фильм «Бен-Гур», где рассказывается о римских солдатах и первых христианах.
— Мама, — спрашивает она в темноте, — а папа там был?
Да, возраст у меня впечатляющий. Даже если вычесть два года, потраченных на набор вечно занятых телефонных номеров, все равно получается внушительная цифра. Даже с учетом того, что мой возраст подает мне сигналы лишь в душе. К примеру, я уже ничего не помню. Если я немедленно не запишу на клочке бумаги пришедшую мне в голову мысль, она в мгновение ока улетучивается и навеки утрачивается для будущих поколений. Например, эту последнюю фразу я записал вчера, дабы не забыть, что я ничего не помню. Иначе я бы об этом забыл.
Особенно плохо я запоминаю лица. Образы моих старых друзей и знакомых, членов моей семьи проплывают мимо меня, и мне нипочем не вспомнить, откуда я знаю всех этих людей. Разумеется, я отвечаю на приветствия, однако люди сразу же обнаруживают провалы в моей слабеющей памяти.
— Лето тысяча девятьсот пятьдесят пятого! — намекают они, обиженные до смерти. — Бриндизи, ну? — И мое лицо вдруг озаряется.
— Ну конечно, — радостно кричу я, — как дела?
Так кто же это, черт побери, какое там Бриндизи?