Семейная сага
Шрифт:
Ну, вот опять кашель душит… Стоит чуток поволноваться, как совсем невтерпеж становится…
Эх, Лёля-Алёнушка! Может, плохо я тебя любил, может, иногда и на других женщин заглядывался, но я всегда понимал, что ты у меня — золото, что без тебя мне и не жить. Понятно, что теперь-то я святой стал — на кровати, что те на кресте распят, только что ладони гвоздями не приколочены, никуда не рыпнешься…
Но коли было что не так, Лёля, уж ты прощай… Выкарабкаться б! Одна ты у меня на целом свете… Ты да доченьки мои родные…
Елена
Арсению становится все хуже и хуже. Я вижу, как он
храбрится и бодрится, чтобы меня поменьше огорчать. И я принимаю эту игру и сама тоже стараюсь казаться спокойной и уверенной в будущем. Однако, правда жизни страшна…
По вечерам, когда Сеня засыпает, я остаюсь одна и воспоминания овладевают мною…
Ах, Сеня, Сеня! Как же я люблю тебя… Почему же Господь так несправедлив к нам? Или на всех Белых лежит какое-то проклятье? Но за что, за что? И матушку твою Господь прибрал раньше срока, и отца твоего, а уж как тот веровал! Да и брат твой младший где-то пропал без вести…
Нет, Сеня, я не мыслю жизни без тебя. Конечно, ты прав, я должна жить ради наших дочерей, но будет ли это для меня жизнь?..
Я помню все-все с самой первой нашей встречи. Помню, как молодцеватый молодой офицер подошел ко мне после службы в церкви и, щелкнув каблуками, произнес:
"Разрешите представиться, мадемуазель! Арсений Белый!" Мне молодой калмыцкой девушке было впервой и такое обращение, и такая ситуация. Молодой человек был более, чем приятной наружности: закрученные слегка вверх усики, как у героя модного уже в то время Мопассана, черные с какой-то бесовской искринкой глаза, приятный баритональный бас…
Бывает же так, что лишь раз увидишь человека, а чувствуешь, что он тебе близок и будто знаешь его уже долго- долго, чуть ли не всю жизнь. Я много про такое читала в романах, но думала, что все это досужие выдумки беллетристов ради занимательности сюжета. Но тут именно такое произошло со мной самоёй!
Мы стали встречаться, он оказался начитанным, наши вкусы и суждения во многом совпадали. Человеком он был очень деликатным, тонким. Прощаясь со мной, каждый раз брал мою правую кисть за кончики пальцев и легко так целовал, вернее, даже слегка касался губами и усами. Я была от него просто без ума, но чувства свои сдерживала и ничего лишнего себе с ним не позволяла.
Чтобы ничто не омрачило наших отношений впоследствии, когда могут открыться некоторые факты, скрываемые обычно людьми в обществе, я рассказала ему сразу же, что я происхожу из простой крестьянской семьи, что предки мои звались "Бургуты", что на калмыцком означает
"Орлы", что "Бургутовы" они стали только после отмены
крепостного права. Мой отец, правда, что называется,
"выбился в люди" и даже смог определить меня в гимназию.
Некоторые подружки из гимназии, в которой я училась, смотрели на меня свысока, как на простолюдинку. Может, это было оттого, что я — калмычка из крестьянской семьи — превосходила их, выходцев из дворянских, а то и почти аристократических фамилий? Но мне их отношение было безразлично: я училась лучше многих, учителя любили меня за знания и живость ума.
Арсений на мою исповедь сказал мне, что он и сам не
"голубых кровей", его прадед тоже был крепостным. Но его совершенно не волнует, из какой я семьи. На том наши дальнейшие разговоры о мезальянсе
Все так и текло: неспешно, спокойно, душевно. Арсений частенько ходил в церковь послушать мое пение. Нужно сказать, что, видимо, у меня и на самом деле был неплохой голос, раз люди приезжали даже из других городов послушать меня. Но вот однажды очень почтенный и пожилой купец, Иннокентий Збруев — было ему уже лет, наверное, за сорок, — предложил мне поехать в Италию года на три поучиться пению. У меня аж дух захватило: это же как-никак оперная Мекка! Я радостная сообщила об этом Арсению, Сеничке моему. Он сначала опешил, а потом не раздумывая, сказал: "Алёна, я предлагаю тебе руку и сердце. Пойдем испросим благословения твоих родителей".
Это было так неожиданно! Втайне я мечтала, конечно, о том, как мы с Арсением поженимся, но все это было для меня далекой и сладкой сказкой, не более. Выбора у меня не было, вернее, выбирать мне было не нужно: жизнь с Арсением
— можно ли мечтать о большем счастии?
Мы поженились. Об Италии речь уже и не шла. Началась моя счастливая жизнь. Я любила моего Сеничку, как кошка. Может, в том и была немного моя ошибка: те, кто беззаветно любят, рискуют получить обидное разочарование в верности супруга.
Так случалось несколько раз и со мной. Арсений был яркой личностью, красивым мужчиной, женщины висли на нем гроздями. Нетрудно и искушению поддаться! Несколько
раз так и случалось, но он после этого буквально приползал на коленях, молил прощения, каялся, клялся, что это больше никогда не повторится… Наступали блаженные дни примирения, Сеня был идеален — внимателен, нежен, предупредителен… Прямо-таки медовый месяц наступал вновь!
А потом, где-нибудь через полгода-год — очередная пассия, очередное падение и очередные его слезы раскаяния в мои колени. Я его каждый раз прощала. И не по этой обычной бабьей расчетливости, что, мол, другого такого не сыщешь. Нет, я просто не мыслила себя без него, да и знала, к тому же, что и он меня любит беспредельно и сам же страдает от своей ветрености.
Потом началась Германская война… Но не она оказалась опасной для нас, а революция и все, что начало твориться по всей стране. Ведь Сеня был "попович", то есть сын священнослужителя, да еще царский офицер к тому же с фамилией — Белый! Офицер Белый — ясно, что белый офицер! А для таких не было ни суда, ни следствия.
Ему его армейские друзья посоветовали на время исчезнуть с глаз власть предержащих. Прятала его я в подполе. Как кто к дому приближается — я его тут же посылаю в подпол, а крышку закрываю половичком, будто и нет ничего. Соседи обо всем знали, но никто властям не выдал нашего секрета. Оставались таки порядочные люди! Арсений страсть как не любит вспоминать это время…
Но вот однажды пришли солдаты, которые были в его подчинении в царской армии, сказали, что они, мол, выбрали
"Николаича" себе в красные командиры, хотят его видеть и просить стать ними, а за него они готовы головы свои положить, но в обиду его не дадут. Я сказала им, приходите завтра в это же время, я Арсения вам сыщу и приведу. Ведь не могла же я его при них из подпола вызволять!
Ну, так вот всё и утряслось. Стал он снова на легальном положении. Как-то обошлось все: ведь против красных он никогда не выступал, солдаты все были за него горой, да и репутация его как офицера была высокая.