Семейная сага
Шрифт:
Он тихонько, одними губами улыбнулся мне и закрыл глаза. Он буквально угасал на глазах, как догорающая свеча… Открыв глаза он попросил меня спеть ему его любимую шубертовскую "Ave Maria"… Я сидела на краешке его кровати, держа его руку и пела, пела тихо-тихо, слезы застили мои глаза, голос мой прерывался, делая и без того
трагическую вещь еще более трагической. Вдруг я почувствовала легкое судорожное пожатие его руки. Я посмотрела на Сеничку, и он каким-то
Я не знаю, что произошло потом. Я будто провалилась куда-то. Очнулась я уже вечером, где-то после шести. Должно быть, Катя сбегала за соседями и за моими сестрами, и они помогали ей…
Следующий день все что-то делали, куда-то бегали, что-то улаживали. Кто-то пошел за гробом, кто-то за врачом, чтобы зарегистрировать факт смерти, кто-то побежал устраивать все на кладбище… Все происходило для меня, как в тумане… Мне дали какое-то успокаивающее снадобье, я провела весь день в забытьи…
А сегодня были похороны… И опять все было не по- христиански: не было ни отпевания в церкви, ни священника над могилой… А ведь Арсений веровал, его душе было бы легче, если бы все было так, как должно быть… На кладбище пришло несколько человек из конторы, где он работал, да пара-тройка его бывших солдат: он ведь и после службы в армии поддерживал с ними добрые отношения, помогал, чем мог…
Когда возвращались с кладбища, вели меня Катя и ее кавалер — Миша Макаров, сын Антонины Егоровны, моей давнишней знакомой. Помнила я его еще малышом, а теперь вон вымахал какой, не узнать.
Катя рассказала мне, как он вчера и позавчера помогал. А я ничегошеньки и не помню, была, как не своя. Когда шли мы вместе, попыталась я заговорить с ними, но звуки не выходили из губ моих. Катя сказала мне, что ничего не слышно, что я говорю. Тут я поняла, что в плаче, видимо, сорвала свои голосовые связки. А может, голос пропал на нервной почве, Бог его знает…
Значит, теперь не смогу больше петь… Ну, да что это за чепуха по сравнению с горем, обрушившемся на меня… Правда, без пения будет намного труднее жить… Как девочек-
то прокормить на скудную фабричную зарплату? А ведь Арсений наказал мне: береги дочек… Сберегу, сберегу, родной мой… Как-нибудь сдюжу…
Вот хорошо, что мальчик у Кати добрый, деликатный, из порядочной семьи… Теперь им жить — Кате да Ксене, дай им Бог удачи в этой суровой жизни!
Что-то мысли скачут… Что же будет? Что же будет? Как я-то жить буду без ненаглядного моего Арсения? Погасло солнце жизни…
Почему ж ты бросил меня так рано, родимый мой?..
Катерина. 1927, 6 мая
Сегодня 9 дней… Я все еще никак не могу придти в
себя. Но надо держаться самой и поддерживать маму, ей-то во сто крат трудней. Да и Ксения маленькая еще, ей тоже особое внимание нужно…
Хороший все же парень этот Миша! Как
Может, я еще и полюблю его по-настоящему? У меня отношение к нему, почти как к брату. Но совершенно нет того, что было с Анатолием. Меня не бросает в безумную, неудержную дрожь, даже когда он целует меня. Да и поцелуй- то его обычно какой-то робкий, осторожный, будто я бабочка, которую он боится спугнуть. Только однажды и потерял голову, тогда, первый раз на скамейке в парке…
Маме он нравится. Она сказала, что она давно знает Мишину маму, хотя и не была с ней никогда в близких подругах.
Все-таки я, наверное, большая эгоистка: у меня умер отец, а я думаю чёрт-те о чем…
Михаил. 1928, 18 августа
Сегодня мне исполнилось 18 лет… Аттестат зрелости
уже в кармане. А вот расставаться со школой было грустно: хорошие друзья, да и учителя у нас отменные, получше, чем в других соседних школах, но главное — я не смогу теперь видеть каждый день Катю. Это самое тяжелое для меня испытание!
Я уже больше месяца как работаю: должность громкая
— помощник заведующего фотолабораторией. А по сути все просто: вся лаборатория-то состоит всего из двух человек — заведующий, да я у него, выполняющий функции мальчика на побегушках и "чернорабочего". Деньги платят маленькие, но все же это заметное подспорье семейному бюджету: по крайней мере, я теперь не на маминой шее сижу, а сам что-то в дом приношу.
Иногда удается еще подработать в соседней булочной: каждый день привозят свежий хлеб из пекарни, и я работаю на разгрузке с пяти утра до шести или полседьмого.
Павлу уже пошел одиннадцатый год. Он хороший мальчишка, хотя какой-то немного заторможенный, учится без интереса, читать не любит. Но вот подрастет, поймет, что к чему, и все утрясется.
У меня есть мечта стать летчиком. Хочется чего-то необычного, "неземного". Меня еще в школе влек к себе образ Икара. Ведь подумать только: больше двух тысяч лет этому мифу, а он все так же волнует сердца людей. А теперь уже люди и взаправду летают и такие чудеса выделывают в воздухе, что аж дух захватывает!
Я, можно сказать, готовлюсь, тренируюсь: вот в городском парке качаюсь на "гигантских шагах". Сначала сердце от страха замирало, но я себя преодолел, теперь осталось только какое-то восторженное чувство опасности. Но все же невольно схватываюсь за подлокотники, когда оказываюсь на верхней точке, а грузило на другом конце качелей ударяет в землю, и тебя прямо выбрасывает вверх по инерции: чувствуешь, как врезаются страховочные ремни на ногах и на плечах.
<