Семейные тайны
Шрифт:
И Бахадур часто звонил; сидят - звонят: сосед самому себе, частые гудки, а Бахадур в пустоту - мастерскую, никто не отзывается.
Потом в университет заскочил,- рискованно, но не терпится, где ж она?!
И утром. "Наконец-то! Она!"
На сей раз опять проворонил доброволец: как будто видел ее, а потом закрутился с делами: стипендия!
А в мастерской… Будто не было того дня, надо начинать все сначала:
– Мне странно, что ты здесь без меня, одна.
– Думаешь, выпросила ключ, чтоб свидания тебе здесь назначать?!
– Ты нет, а я да!
– Но выпросила
– И я думал все, как попросить. На всякий случай пластилин приглядел, помнишь, в коробке у него, яркие-яркие плиточки, ты брала в руку, у меня и возникла мысль: ключ! И - заказать, и тут вдруг ты!
– Ну да, тебе же надо где-то встречаться со своими.
– А как же!
– раззадорить.
– И вдруг я со своей просьбой: десять минут на размышление.
– Ты спасла мою репутацию. Она и воспротивиться не успела:
– Опять?! Привык с теми… А тебе не пора?
– Но держит его. И сама не знает, как это вышло, хотя еще ничего-ничего не было (и не будет).
– Глупая, не бойся.
(А вдруг?!) Нет, он собой владеет.
Надо приучить. Этого не было еще, чтоб он так трезво. Как будто со стороны кто-то управляет им, сдерживает: "Не забывайся!"
Страх у нее: как будет?! А ведь ему ничего-ничего не стоит, она это чувствует, особенно когда вдруг на миг какая-то коварная слабость, но тут же скованность, сигнал - опасность!
– Уходи, ты опоздаешь.- Отрезвели вдруг оба. Закрыла лицо рукой, будто от яркого света.
И завтра!.. Прямо сюда, даже на занятия не пошла.
А доброволец ждал, чтобы тут же сообщить: "Да, не пришла!" Вспомнил, что и вчера ее как будто не было. Ну да, он получил стипендию, пересчитал. "Не могут новенькие дать!" - и оглянулся: не видел ли кто, как он деньги считает? Поискал глазами: нет ее! Но он видел! А тут вспомнил, что и вчера ее не было. Но о том - ни слова.
И доложили. Сальми в панике. "Я сам спрошу, ты молчи",- наказал Джанибек.
Какой это был день!.. Ни о чем другом не думалось, только это: его руки и губы, блаженные миги расслабленности.
Выследили. Улицу, дом и квартиру.
И весь день одна… Ждала Бахадура, а он не пришел. И гнев, и злость, и волнение.
Позвонил, наконец-то! "Что? Командировка? С вокзала?.." Вот оно, наказание, в командировку!
А Бахадура утром вызвали к Унсизаде. "Доигрался! Глупец!"
– Тут поступили сигналы.- Вот оно! Но ждет: "Это ложь!" А Унсизаде спокойно, даже зевая:- Надо выехать… Через час поезд, нужно успеть.- Бахадур о машине на радостях заикнулся.- Нет, своим ходом как все.
И билет уже есть, а с материалами познакомится в поезде. Дело оказалось рядовое, пока ехал - поездом не успел, станет он тащиться в допотопном вагоне: влажное постельное белье, чурек, купленный в лавке за двадцать пять копеек и поделенный с младенцем, который беспрестанно плакал, и вопрос проводницы: "А вам билет ваш дернуть?" Она его продаст за трешку попрошайке. "Не отдадите мне ваш билет?" - чтоб отчитаться за несостоявшуюся командировку.
Рейсовый таксист на вокзале, Бахадур заплатил за троих, тот довез его до станции назначения, а пока он был в пути, там уже договорились через голову Унсизаде, и Бахадур
"Ты испортишь дело, пока не встревай",- предупредил Джанибек жену. И она молчит. Как-то о пустяке, уже не помнит, спросила; та нервно ответила: "Не Аня, а Анаханум".
И тут .история с подпольными, как напишут, цехами, рядом с КамышПромом, на его базе, кто б мог подумать? Как ему верили, зятю гигантомана, думает Сальми, искренне переживая за его жену. Но как помочь, как заикнуться Джанибеку, тем более что - но откуда ей знать?- Джанибеку давно уже сигнализировали: из отходов (свирелей?), да еще на станках с хорошо смазанными колесиками-винтиками такие свитера! (не хуже японских!).
А ГГ молчит грациозно, ведет себя так, будто зять - не зять ему, и жене его не брат, но точат душу слезы, кто их увидит? А потом нелепые имитации взятого под стражу, будто свихнулся; перехватили его письмо к жене, и в нем как он будет держаться на суде: "Ты проконсультируйся и по учебнику, и у психиатра. Начало суда сижу с отсутствующим видом; часто молчу, отвечаю монотонно на вопросы; через полчаса уже устал (по диагнозу), прошу вызвать врача, сделать укол… Возможно, этого недостаточно, чтобы признать невменяемость. Может, нужно войти в реактивное состояние? Напиши подробно, как входить в реактив и как выходить из него. Дай мне полную инструкцию".
– Да, малый был не промах,- сказал Джанибек.
– Почему был?- с чего-то встревожилась Сальми.
– Потому что его уже нету.
– Как так?
– Расстреляли.
– Уже? И так скоро?
– Суд у нас скорый.- Нет, этого мало.- И справедливый. Каждому воздает по заслугам.
– Но ведь говорили (в Салоне у нее, кажется, Бахадур), что вина его не вполне доказана? И что там,- рукой на север,- заменят ему на срок?
Джанибек промолчал: он не суд. Делает вид, что непричастен. Он хотел, чтоб дело прогремело на всю страну. Как он ЧИСТИТ. И, коль скоро приговорили, отменять или заменять,- значит, показать слабость, Джанибек не допустит, чтоб в его ведомстве прокол был, а наверху тянут, очевидно, неспроста, думают-гадают, дополнительная экспертиза и прочее, надо добиться, чтобы была получена ПОДПИСЬ (если приговорили к вышке). На Шептавшего вышел, чтоб помог ее получить, и дело с концом, но тот ничего сделать не может,- вот тебе и Шептавший!..
Там, куда показала Сальми, перелистали тома, незапятнанный клерк нашелся, недолгое везение зятю, и видят: что ни улика, то вопрос, еще доказать надо его причастность к преступной шайке,- нужна абсолютная уверенность, что виноват, чтобы сметь оборвать жизнь, и вздумали было, как Сальми и говорила, не отменяя приговора (уступка краснозвездному краю), ЗАМЕНИТЬ вышку на срок.
Джанибек долго не решался выйти прямо туда, где подписать должны, а тут явился: и в такую пошел атаку, что тот, кто подписать должен, растерялся, слова вставить не может, и не сразу вспомнил о ком речь: цеховщик? валюта? шайка высокопоставленных? да, да, туземный люд!..