Семейные тайны
Шрифт:
С другой стороны, предположила Сибилл, не исключено, что он уже ушел. И кто посмеет его укорить? Подобный постыдный срыв у кого угодно вызовет омерзение.
Но, когда она вошла в спальню, Филипп стоял у входа на балкон, созерцая ночной залив.
— Спасибо тебе. — Понимая, что поставила в неловкое положение и себя, и его, она попыталась хоть как-то искупить свою вину. — Прости…
— Еще раз извинишься, я за себя не отвечаю, Сибилл. — Он шагнул к ней, положил ладони ей на плечи и насмешливо вскинул брови, когда она отшатнулась от него. — Уже лучше, — заключил Филипп, проводя
Сибилл легла на кровать и не сумела заглушить стон, когда его пальцы начали мять ее лопатки.
— Ты у нас психолог, — напомнил ей Филипп. — Ну-ка скажи, что происходит с теми, кто постоянно подавляет свои чувства?
— На эмоциональном или на физическом уровне?
Он рассмеялся и, оседлав ее, принялся массировать ей спину.
— А я отвечу тебе, док. Их мучают мигрени, изжога, боли в желудке. А когда плотину прорывает, все накопленное выливается наружу таким стремительным и неудержимым потоком, что они не справляются с нагрузкой и заболевают.
Он стянул с ее плеч халат и подушечками ладоней стал давить на мышцы.
— Ты сердишься на меня?
— Нет, Сибилл. Не на тебя. Расскажи мне про тот период, когда Сет жил у тебя.
— С тех пор много воды утекло.
— Ему было четыре года, — не унимался Филипп, сосредоточенно разминая вновь напрягшиеся мышцы. — Ты жила в Нью-Йорке. Там же, где и теперь?
— Да. Недалеко от Центрального парка. Это тихий район. Спокойный.
Привилегированный, добавил про себя Филипп. Богемный Ист-вилледж не достоин доктора Гриффин.
— Две спальни?
— Да. Вторая служит мне кабинетом.
Он почти представил себе ту комнату. Аккуратная, элегантная, каждая вещь на своем месте.
— Сет, наверное, там спал?
— Нет, в ней разместилась Глория. Сета мы положили на диване в гостиной. Он ведь был совсем еще малыш.
— Значит, в один прекрасный день они взяли и заявились к тебе.
— В общем да. Мы с ней не виделись много лет. Я знала про Сета. Она звонила мне, когда муж бросил ее. Время от времени я посылала ей деньги, но к себе не приглашала. Никогда не запрещала приезжать, но и не приглашала. Не желала с ней встречаться. Она такая… скандальная, неуживчивая.
— Но она приехала?
— Да. Однажды после обеда я вернулась домой с лекции, а она ждет меня на улице. Злая, взбешенная тем, что привратник не впустил ее, не позволил подняться ко мне в квартиру. Сет плачет, она кричит… — Сибилл вздохнула. — Типичная картина.
— Но ты ее приняла?
— Я не могла ее прогнать. У нее с собой ничего не было. Только заплечная сумка да малыш. Она умоляла позволить им пожить немножко. Сказала, что добиралась ко мне автостопом. Что у нее ни цента за душой. Она начала плакать, а Сет просто вскарабкался на диван и уснул. Должно быть, сильно вымотался.
— И долго они у тебя пробыли?
— Несколько недель. — Она погрузилась в воспоминания. — Я собиралась устроить ее на работу, но
— Она твоя сестра.
— Нет, не в том дело, — устало отозвалась Сибилл. — Если честно, я уже давно не питала к ней родственных чувств. Но Сет… Он почти не умел говорить. Я ничего не знала о детях, но потом купила специальную книгу и вычитала, что в его возрасте ему полагается быть более многословным.
Филипп едва заметно улыбнулся, представляя, как она выбирает нужную книгу, внимательно читает, пытаясь привести все в порядок.
— Он был похож на маленькое привидение, — тихо продолжала она. — Его почти не было видно в квартире. Осторожно выползал, только когда Глория уходила куда-нибудь на время и оставляла его со мной. А когда она впервые не вернулась ночевать, ему приснился кошмар.
— И ты взяла его к себе в постель, рассказала сказку?
— «Заколдованный принц». Мне ее рассказывала няня. Она любила сказки. А он боялся темноты. Я тоже в детстве боялась темноты. — Голос ее отяжелел от усталости, речь лилась медленно. — Когда мне становилось страшно, я мечтала оказаться в постели с родителями, но мне не позволяли. Но… я подумала, что ему не будет от этого вреда.
— Конечно нет. — Воображение нарисовало ему маленькую девочку с темными волосами и светлыми глазами, дрожащую в темноте от страха. — Ему это не повредило.
— Он подолгу разглядывал мою коллекцию флакончиков от духов. Его привлекали цвет и форма. Я купила ему цветные карандаши. Он любил рисовать.
— И подарила ему игрушечную собаку.
— Ему нравилось смотреть на собак, которых выгуливали в парке. И он так радовался, когда я принесла ему эту мягкую игрушку. Повсюду ее таскал. Спал с ней вместе.
— Ты его полюбила?
— Да, очень. Даже не знаю, как это произошло. Он ведь жил у меня всего несколько недель.
— Время тут ни при чем. — Он убрал с ее лица волосы, чтобы видеть профиль. — Не всегда оно влияет на динамику наших чувств.
— По идее должно влиять, но тогда случилось иначе. Мне было плевать, что она забрала мои вещи, обокрала меня. Но она увела малыша. Даже не дала попрощаться с ним. Его увела, а собачку оставила. Чтобы причинить мне боль. Знала, что я буду тревожиться, представляя, как он плачет по ночам по любимой игрушке. Поэтому я запретила себе думать о нем. Чтобы не сойти с ума.
— Все хорошо. Теперь все кончено. — Он ласково поглаживал ее, убаюкивая. — Она больше не причинит зла Сету. И тебе тоже.
— Я вела себя глупо.
— Вовсе нет. — Он гладил ее шею, плечи. — Спи.
— Не уходи.
— Нет. — Он нахмурился. Ее шея казалась такой хрупкой под его пальцами. — Я с тобой.
В том-то и вся проблема, осознал Филипп, продолжая поглаживать ее плечи и спину. Он желает остаться, желает постоянно быть рядом с ней. Ему хочется видеть, как она спит глубоким спокойным сном, как теперь. Хочется прижимать ее к своей груди, когда она плачет, ибо он сомневался, что она плачет часто, а если такое и случается, то вряд ли в присутствии кого-то, кто готов утешить ее.