Семибоярщина
Шрифт:
Лапша добродушно хлопнул его по плечу:
— Ну, храбрый лыцарь, пей свой мед, если охота, за здоровье своего круля.
— Пан меня завтра отпустит?
— Отпущу. На что мне тебя? Окорока коптить, что ли?
Толстяк облегченно вздохнул.
Тем временем Терехов с Андреевым оправлялись от неожиданности и с удивлением смотрели на Лапшу. Тот обратился к Терехову:
— А тебе, господин честной, я про твою Ольгу все поведаю. Жаль, что не встретились мы недели на две пораньше! Я бы тебе ее самое предоставил, а теперь…
Терехов
— Где она?
— Снова у поляков, — тихо ответил Лапша. — Ну да мы ее выручим! Жаль, что сейчас с тобой идти не могу, — на Москву надо; да тебя вот Елизарушка проводит. А как мы нашли твою Ольгу да снова потеряли, про то выслушай.
Они сели, и Лапша начал свое повествование.
Терехов, выслушав рассказ этого главаря шишей, стрелой помчался бы к Теряеву, чтобы говорить с ним об Ольге; ведь князь виделся с нею, прожил вместе три дня и яснее Лапши мог понять ее душу. Правда, ревность точила его: он еще видел в Теряеве своего соперника, которого так еще сравнительно недавно он готов был убить; однако теперь это чувство смягчалось мыслью, что на Ольгу нет уже отцовского давления, что она сама вольна в своем выборе.
К сожалению, он не мог помчаться во всю конскую прыть, потому что их проводник Елизар был пеший.
— Сеня, возьми ты его на коня! — просил Андреева Терехов.
— Да я уж его звал!
— Сядь, добрый человек!
— Не могу, боярин, — ответил Елизар, — ишь я в простом зипунишке, а на дворе морозец во какой, так что я сейчас смерзну! Да ты не бойся: я пешой не отстану от вас. Пробежкой-то и согреешься скорее! — И, размахивая руками, словно обнимая невидимого борца, он шагал так быстро в своих лаптях и онучах, что кони нередко переходили в легкую рысь.
Путь был недолог — шиши разбили свой стан почти под Москвой, по Можайской дороге; но Елизар, опасаясь встречи с поляками, провел своих спутников окольными дорогами, лесными тропинками, крутясь и путая след.
Зато он совершенно удовлетворил любопытство Терехова.
Странная случайность, но в Елизаре боярин встретил человека, который видел дважды Маремьяниху с Силантием, который отнял Ольгу у Млоцкого и видел, как вторично ее похитил Ходзевич. Знал Елизар и Теряева. И, слушая восторженные отзывы простого мужичонки о Теряеве, Терехов все сильнее недоумевал и с изумлением переглядывался с Андреевым.
Действительно, по рассказу Елизара, Теряев уже давно перестал быть слугой и изменником, а, наоборот, всю свою душу полагал на защиту родного дела, как его понимали честные русские. Имя князя приводило в трепет поляков, особенно из полка Струся, Колонтовского и других, бродивших в окрестностях Москвы. Мужики боготворили его, и даже, по словам Елизара, не так давно князь сносился и с Прокопием Петровичем Ляпуновым, и с князем Пожарским.
— Чудеса! — проговорил Терехов.
— Ничего нет чудесного, — горячо вступился Андреев, — я знаю
Терехов нахмурился. По мере охлаждения первых порывов восторга он чувствовал, что ему очень трудно будет говорить со своим противником, особенно теперь, когда он почти исправил свой изменнический поступок.
Он вдруг остановил коня и сказал:
— И для чего мы едем к нему? Про Ольгу мы сейчас все узнаем, а с ним видеться на какую стать?
— Стыдись! Или испугался увидеть его? — сурово ответил Андреев. — Его надо видеть и толковать с ним надо, потому что он один может хороший совет подать! — И он дернул своего коня, за которым пошел и конь Терехова.
Они были в лесу. Сугробы снега лежали по обе стороны узкой тропинки; на их гладкой поверхности ясно виднелись следы заячьих ног и частые-частые следы какой-то птицы.
Андреев оглянулся вокруг и вдалеке, за вершинами деревьев, увидел серый дым, поднимавшийся вверх тонкой струей.
— Жилье! — сказал он.
— Наше становище, — ответил Елизар.
Терехов побледнел и стиснул зубы. Ненависть и ревность снова подступили к его сердцу.
Елизар прошел еще несколько саженей и пронзительно засвистел. В ответ ему раздался такой же свист.
— Для чего? — спросил Андреев.
— Чтобы не подстрелили ненароком, — простодушно ответил Елизар, — ноне поляк зимой по-нашему рядится, ну и обознаешься.
Вскоре они подъезжали к становищу шишей. Как и под Можайском, на широкой поляне стояли две избы, обнесенные частоколом. Когда отворились ворота и гости въехали на двор, то увидели на дворе еще несколько наскоро сколоченных из бревен избушек.
Навстречу им вышел человек в рясе.
Елизар сдернул свой колпак и, поцеловав его благословляющую руку, сказал:
— Вот, отец Николай, Григорий Михайлович их к нашему князю прислал. Этот-то, выходит, жених нашей княжны! — указал он на Терехова.
Тем временем гости спешились и поклонились отцу Николаю.
Его мужественное лицо осветилось улыбкой. Он ответил им поклоном и произнес:
— Вот уж обрадовали нас!.. А мы твоей голубицы от хищного ворона не уберегли. Грешны, грешны! Милости просим в горницу.
Гости не без удивления последовали за священником, который, видимо, несмотря на сан, играл роль начальника.
В горнице он усадил их за стол, достал снеди, горячего сбитня, пива и стал беседовать с ними:
— Князюшка-то уж совсем оправился. Встает теперь, только, боюсь, как бы встреча с вами не растревожила его. Ведь я знаю, супротивниками вы были промеж себя.
— Были? — невольно вырвалось у Терехова.
Отец Николай серьезно посмотрел на хмурое лицо Терехова и ответил:
— Да, только были!.. Ведь князь теперь совсем в мыслях своих переменился и только и думает, как найти княжну да ее к тебе представить.