Семибоярщина
Шрифт:
Свежинский понял слова Сапеги и, выехав из Калуги со своими уланами, засел в чаще леса. Свой отряд он разделил на три части: две засели справа и слева у дороги, а с третьей он сам отъехал вперед, чтобы загородить дорогу Теряеву. План Свежинского удался. Неожиданное нападение произвело панику в отряде князя Теряева-Распояхина; его воины растерянно метнулись в сторону, но там их встретили сабли улан; они бросились за князем и сшиблись с поляками.
Лес огласился звоном сабельных ударов, выстрелами, криками и стонами. Князь и рядом с ним Антон рубились, не зная устали.
— Измена! Сзади бьют! — закричали в страхе княжеские воины.
Князь оглянулся, но в тот же миг чей-то клинок ударил его в грудь; он судорожно взмахнул руками и упал с лошади.
Однако битва продолжалась. Антон врубился в середину поляков и косил их своим длинным мечом. Но в его товарищах не было единодушия. Чувствуя свою слабость, они вдруг повернули коней и рассыпались в разные стороны. Поляки бросились за ними. В это время Антон, быстро сойдя с лошади, нашел сраженного князя, поднял его, положил на коня, вскочил в седло и поскакал сломя голову вперед по дороге. Поляки, занятые погоней, не заметили его.
Погоня окончилась. Свежинский собрал свой отряд и сосчитал людей. Шестерых не хватало.
— Ну, мешкать нечего! — сказал удалой ротмистр. — С коней и осмотрите дорогу! Не найдете, и Бог с ними. Виноваты сами!
Уланы спешились. Ища своих, они без жалости добивали русских и торопливо обдирали их. Наконец, подобрав своих, они собрались и двинулись в обратный путь.
— Въезжать по одному! — приказал Свежинский. — И чтобы никто не болтал о сегодняшней ночи!
Между тем Антон скакал, покуда хватило конской силы. На его счастье, скоро показалась какая-то полуразвалившаяся мельница. Он подскакал к ней и стал колотить в дверь. Дверь отворилась почти тотчас, и на пороге показался высокий старик с бородой по пояс, одетый в пестрядинную рубаху; из-за его широкой спины выглядывало миловидное лицо девушки.
— Кто тут, чего надо? — грубо спросил старик, и Антон при свете луны увидел в его руке широкий топор.
— Пусти, дедушка! — просительно сказал он. — Если есть свободная горница, приюти раненого, а может, и мертвого. Ишь, ехали мы, а на нас поляки засаду устроили, князя зарубили!
Девушка вышла из-за спины старика. Бессильно висящее на шее лошади тело тронуло ее сердце.
— Дедушка, — робко сказала она, — у нас есть светелка.
— Есть-то есть, — ворчливо возразил старик, — да пускай тут всякого, так беды не оберешься. Вот говоришь ты, — обратился он к Антону, — поляки напали, а мало ли их тут шныряет? Может, вы нелюбы им, так и мою мельницу спалят.
— Али на тебе креста нет? — с горечью сказал Антон.
Старик смутился.
— Да иди, Бог уж с вами! Анюта, уведи коня, а я помогу ему тело-то снять.
Он сошел с крылечка и сильными руками поднял князя за плечи. Антон подхватил ноги. Свет луны упал на мертвенно-бледное лицо князя, и это лицо, полное торжественного покоя, поразило Анюту. Она вскрикнула, и на ее глазах показались слезы.
— Бедный, голубчик! — ласково сказала она, уводя коня в глубь мельницы
Антон с мельником внес князя в мельницу; там они положили его в крошечной светелке, маленькое окно которой выходило на запруду. Старик зажег поставец и, поспешно раздев князя, осмотрел его рану.
— Жив будет! — улыбаясь, сказал он Антону.
Глава XI
Побег
А за несколько часов до стычки князя Теряева со Свежинским главный виновник всей кутерьмы уже находился в пути к Смоленску, увозя с собой Ольгу Огреневу.
Уйдя от Сапеги с полученными пакетами, он быстро направился к своей избе. Там он вывел в сени Пашку и, сжимая ей руки, сказал:
— Если ты любишь меня, согласись! Я награжу тебя, если ты поможешь мне. Рассуди сама, на кого я ее оставлю? На пьяных солдат или беспутных пахоликов? У меня же никого нет, на кого бы я мог надеяться.
Лицо Пашки потемнело, брови сдвинулись, но она победила себя и только спросила:
— Что ты сделать замыслил?
— Мы сейчас уедем отсюда к Смоленску. Там, подле Смоленска, мы найдем избу и спрячем там Ольгу. Я дам тебе четырех воинов, ты побереги мне ее неделю. Я вернусь и возьму ее. Тогда, если хочешь, уезжай назад, не хочешь — с нами останься! Ну, любая моя, ну скажи «да»!
Пашка усмехнулась.
— Хорошо, — сказала она. — Только помни: в последний раз. Сил моих нет больше!
— В последний, коханая! Так приготовь ее: я сейчас повозку достану! — И Ходзевич, поцеловав Пашку, быстро убежал к жиду Хайкелю за повозкой.
— В последний, — прошептала Пашка, — а там — иди на все четыре стороны! Любовью потешили, потом разлучнице служить заставили. Дура, дура! — Она заломила руки, но тотчас поборола волнение, отерла слезы и с веселой улыбкой вошла в горницу.
Ольга сидела у стола в своей унылой позе, подперев голову.
— Ну, княжна, — весело сказала Паша, — скорей вставай, одевай шугай [131] , в путь-дороженьку сбирайся!
— Свобода? — вскакивая, вскрикнула Ольга, и ее бледное лицо слабо зарумянилось.
— Ну вот, выдумала тоже! На новые места поедем!
— Куда? Зачем?
— Эх, княжна моя милая, да нешто я знаю? Получен приказ от твоего милого.
— Не называй так злодея! — крикнула Ольга.
131
Шугай — душегрейка. — Ред.
— Ну, от злодея, — согласилась Пашка. — Да, так вот, приказано им, и конец делу: ехать надо!
— Но куда? — Ольга опустилась на табурет и замерла: слез у нее уже не было. — Ах, зачем ты спрятала от меня кинжал? — заговорила она с тоской. — Лучше смерть, чем эти муки! Словно врага в неволе держать, чести лишить хотят.
— Не лишить, — хмуро сказала Пашка, — я же обещала тебе. Смотри, руки у меня сильные, задушу обидчика! — И она вытянула свои мускулистые руки и сверкнула глазами.