Семилетка поиска
Шрифт:
– Видишь, парнишка тоже ищет себя в этой жизни, пытается понять, кто он… только зачем-то он пришел делать это на поле, где с ним никто рядом не сядет? – вздохнула Катя.
Дома, по совету Кати, начала чистить компьютер, уничтожая тексты Караванова, фотографии его близких, его музыку… Долго ходила по дому в поиске неопровержимых примет прошлого брака. Как после окончания школьного года: когда воодушевленно выбрасываются старые тетради, в стопочку складываются учебники для сдачи в библиотеку, когда надо выпустить подол школьного платья, подумать о новых кружавчиках на манжеты… а впереди праздничное лето, за которое
Засыпая, подумала: «Караванов, как я тебя люблю за то, что я тебя больше не люблю!»
…С утра было понятно, что уже пора устанавливать в организме праздничное настроение, но все равно хотелось выть. Особенно при мысли о ненаряженной елке.
Набрала Лидин мобильный, та сонно ответила:
– Чё так рано?
– Думаю, наряжать ли елку? Хотела с тобой посоветоваться… – спросила Елена.
– Мне, если честно, по фигу, – пробормотала Лида. – Чё ты на такую ерунду мобильные денежки тратишь?
– По-моему, твой мобильный и все остальное пока оплачиваю я, – обиженно напомнила Елена.
– Это не повод будить меня так рано…
– Когда я тебя увижу?
– Ну, повезу твой поганый телик Караванову и к вампирам заодно…
– А до этого не зайдешь?
– Не. Не получится.
– Тогда пока!
– Пока.
У Елены защипало в носу, и она заревела. Почему-то вспомнилось, что каждый раз, стреляя у Елены денег на подарки друзьям и подружкам, Лида умудрялась ко дню рождения матери оказываться без копейки и дарить радостный поцелуй, шоколадку, книжку с намеком, нарядную коробку леденцов, дешевую китайскую игрушку из киоска у метро…
Почему? Маленькой, с Толиком и Филиппом, она старательно делала или помогала выбирать трогательные подарки. Но подарочный пофигизм Караванова – «да ты все равно лучше знаешь, что тебе надо» – словно вывел Елену в Лидином сознании за кромку людей, достойных подарков. Она отшучивалась и отсмеивалась:
– Никто не виноват, что ты воспитала такую плохую дочь…
И Елене было больно, хотя понимала, что все началось не с Караванова, а с мамы с папой, даривших только «нужные вещи» и не напрягавшихся по поводу устройства дочериного дня рождения.
«Рабочей лошади не нужны подарки, ей достаточно овса досыта… – подумала Елена. – Странно, что мужики надарили столько… то ли не разобрались… то ли я с развода начала новую, подарочную жизнь, а Лидка в это не въехала…»
Она вспомнила слова Карцевой: «Почти все дети убеждены, что родители существуют как подсобные приспособления для удобства их жизни. Поставить на место ребенка гораздо труднее, чем поставить на место мужчину… На это уходит гораздо больше сил, расходуется гораздо больше крови и боли…»
Елене было трудно понять, почему Лида «не слышит» подарочной темы. Девочка все понимала, все ловила, но при этом априори считала мамочку железной, везучей и неиссякаемой. То есть совершенно адекватно воспринимала весь мир, но на месте матери рисовала «бермудский треугольник», в котором исчезали все «хорошо и плохо». Надо было пройти рубеж, после которой мать и дочь становятся подругами, а у Елены все не хватало мужества жестко обозначить его:
– Ты взрослая – теперь мы на равных…
Она подумал: «Итак, впереди Новый
Приняла душ, намазала тело кремом с неистовым запахом сирени, включила громкую музыку и полезла доставать елку. Караванов, конечно же, засунул новогоднюю коробку в дальний угол антресолей. Перед ней громоздилась какая-то ненужная, но священная, по его меркам, фигня: старые электрочайники, телефоны, магнитофон Лидиного возраста. Караванов испытывал восхищение перед всем электрическим и не умел с ним расставаться; а потому играл в то, что ему могут понадобиться детали от этого электрического для починки другого электрического. Правда, за всю совместную жизнь ничего электрического он так и не починил. Но для самоуважения ему вполне хватало сознания, что это возможно…
Стоя на стуле, Елена потянула на себя коробку с елкой; и тут чайники и телефоны посыпались ей на голову. Вместо того чтобы увернуться, она начала ловить, видимо, мозги отдали рукам команду, что это важные для Караванова вещи… Однако роль жонглера неудобными предметами быстро исчерпала физические возможности, она покачнулась и грохнулась со стула с очередным чайником в руках.
Вроде все, включая электрических любимцев бывшего мужа, осталось цело, но коленка… та самая коленка, пострадавшая в разборке на Арбате, приняла на себя всю опасность падения, и болела так, что из глаз сыпались искры… Встать на ногу не получилось. Морщась от боли, Елена доползла до дивана. Веселенький Новый год – одной в постели или в больнице! Первая мысль почему-то была позвонить Караванову… с трудом объяснила себе, что он тут ни при чем. Лиде? Еще раз слышать ее безразлично-сонный голос было невыносимо. Подружкам? Мужикам? Ерунда… Надо учиться самостоятельно справляться с любыми задачами. Вот разве что Муркину, чтобы понять степень опасности.
Набрала его мобильный:
– Муркин, я тут с потолка на коленку упала. Что посоветуешь?
– Если ты начала работать в цирке, то посоветую пользоваться лонжей, – ответил он.
– Я елку доставала!
– Чтобы подарить ее бывшему мужу вместе с телевизором?
– Нет, чтобы сделать вид, что на моей улице тоже праздник.
– Значит, так… – Он наконец начал нормальным голосом давать ей указания нажать на коленку в определенных местах и описать ощущения, и резюмировал: – Страшного ничего, но поболит… Забинтуй. И заведи приспособление для доставания елки.
– Мужика, что ли?
– Это самое дешевое и удобное приспособление… Пока, у меня тут больной.
Елена поползла за эластичным бинтом. По счастью, он оказался в аптечке еще с Толиковых спортивных травм. Через некоторое время уже ковыляла по квартире, добралась до зеркала, показала ему язык, сказала риторическое «Не дождетесь!» и снова полезла за елкой. Вторая попытка оказалась удачней.
Долго собирала ее из пластмассовых веток и совершенно не могла понять, почему Караванов делал это в пять минут, играючи. Казалось, что ни одна ветка не подходит ни к одной дырочке; и осталось загадкой, как, в результате поцарапанных пальцев и обломанных ногтей, из зеленых пушистых расчесок срослось внятное деревце.