Семилетка поиска
Шрифт:
Такими бывают стариковские обиталища, когда вещи бессмысленно толкаются, уничтожаются на плече друг друга, потому что давно обессмыслились для хозяина. У родителей были такие же отношения с вещами и предметами, словно это случайные прохожие, идущие мимо хозяйской жизни.
Если бы Елену сейчас спросили, что ей больше всего хочется сделать, она бы ответила:
«Передвинуть мебель и выбросить лишнее».
Вспомнила поговорку: твой дом – это ты. Стало жалко Геру. Но раз уж он мог надеть такую шапку под такую куртку, значит, он не мог понять, что у нее сейчас на душе.
Вспомнила,
– Мне кажется, – сказала Елена через две секунды созерцания порнокассеты из джакузи, – что хозяин дома полный козел и не понимает, как ему в этой жизни быть самим собой.
– Это правда! Но ты откуда знаешь, кто хозяин? – удивился Егорычев.
– Я не знаю кто. Я только знаю, что видик стоит так, что, когда смотришь в него из джакузи, приходится ломать шею. Что когда воды мало, то холодно, когда много, захлебываешься. И по дизайну это помещение больше всего похоже на прозекторскую… так что пошли в спальню.
– А я-то думаю, почему с ним никто, кроме проституток, не спит… – задумчиво сказал Егорычев. – Бесплатно ни одна баба в такой позе не возбудится… Надо будет сказать, чтобы продал дом.
– А тебе без музыки по нолям? – испуганно спросил Гера.
– Включи телевизор, – попросила Елена, хотелось наполнить эту квартиру голосами.
Надрывно заорал молодежный музыкальный канал, но это все равно было лучше пыльной тишины. Выпили «Бейлиса», застелили диван и начали целоваться…
– Подожди, – отрывисто сказал он и отстранился.
Потом бросился к шкафу, что-то искал, достал коробку с дорогой туалетной водой:
– Вот… Мне очень нравится запах. Купил, когда летел из Бразилии. Не знаю, для кого купил. Теперь понял, что для тебя… В следующий раз ими побрызгаешься?
– Это духи женщины, которая на фотографии? – спросила Елена.
– Ты считаешь меня идиотом, да? – рявкнул он.
– Я считаю, что тебе не обязательно давать мне разъяснения про стоящие у тебя фотографии… – Она вспомнила, что эти духи активно рекламировали по телевизору; они были так себе, но с очень красочным клипом…
– Она мне изменяла. И я, дурак, долго не мог этого себе даже представить. – Когда он говорил о женщине на фотографии, глаза у него становились мертвыми.
– Иди сюда… – прошептала Елена. – Давай об этом потом.
В постели он был словно другой, отдельный от всего, что говорил и показывал про себя. Красивый, нежный, умелый, великолепный… У него была невероятная кожа с природным фруктовым запахом.
И вся разруха его жилья, текстов и манер ушла на задний план, потому что, несмотря на сильную битость, он был способен слышать и чувствовать партнершу. И оставалось непонятным, как этому великолепному телу не тесно в этой квартире, в этом диалоге, в этих манерах.
В перерыве подошел к журнальному столику, налил себе «Бейлиса».
– А хочешь, я на тебе женюсь?
– Не хочу! – Елена чуть не прыснула: «Вот уж осчастливил!»
– Хочешь,
– И это кого-то сделает счастливым? – усмехнулась Елена.
– А кто это знает заранее? – пожал он голыми, смуглыми от бразильского солнца плечами. – Ты только имей в виду, я, если застукиваю женщину с другим, я ее бью.
Сказал как-то хвастливо, совершенно не понимая, что выглядит с этим текстом беспомощным и не уверенным в себе придурком.
– И никто из них тебя не посадил? – скривилась Елена.
– Меня при моей должности нельзя посадить. К тому же я следов не оставляю…
– Надеюсь, это была шутка?
– В каждой шутке есть доля шутки. Отец недавно умер в этой квартире. А мать сейчас умирает в другой. От рака… У меня в этой жизни есть только маленький сын. Я с ним разговариваю на языке спорта. Другого не получается. Почему? Не знаю…
«Бедный парень!» – Елену захлестнула жалость.
Она уже была в том возрасте, когда знают, что человек с такой роскошной внешностью и карьерой может быть совершенно несчастлив. И ему совершенно ничем нельзя помочь, пока он сам не примет решение начать себе помогать.
Поэтому подошла к нему и обняла.
– Не ходи по полу босиком! – раздраженно ответил он на это, чтобы не расчувствоваться, и Елена поняла, почему с сыном у него получается только язык спорта.
Снова оказались в постели, и пришли в себя только с рассветом.
– Мне надо ехать, – сказала Елена.
– Зачем? – удивился Гера. – Несколько часов поспим, позавтракаем, и я тебя отвезу.
– Нет, мне надо домоооооооой… – упрямо протянула Елена, – мне надо…
Не могла объяснить, почему надо. Но, как с Муркиным, отчетливо понимала, что не может просыпаться рядом с этим человеком. Не может и все… Раньше, до брака с Филиппом, ей это было как-то по барабану, и если партнер был хорош в постели, то автоматически годился и утром в кухне для завтрака. А сейчас словно с организмом случилось что-то странное, какая-то глубокая психофизиологическая перемена. Словно ей было душно рядом с ним, словно она боялась, что он за завтраком все испортит.
Да и что можно было делать дальше? Слушать про его несчастную жизнь? Для этого надо было иметь больший градус влюбленности, хотя бы как с Никитой.
С ужасом осознала, что раньше часто оставалась с мужчинами до утра не потому, что хотелось, а потому, что так это выглядело прилично и по формату тянуло на роман. А теперь она вправе себе сказать: нет у меня романа с этим парнем и не будет, только секс. Мне его жалко, он клевый… но это не дает мне возможности не услышать его фразу о битье женщин из ревности. Не потому, что я боюсь стать его битой женщиной, а потому, что из этой фразы слышно: «Я не уважаю женщин и если становлюсь им неинтересен, то мщу им за это». И после этой фразы все, кроме секса, было с ним уже неинтересно, бессмысленно и безжизненно. И вдохнуть жизнь в отношения с ним было так же невозможно, как вдохнуть жизнь в его квартиру.