Семирамида. Золотая чаша
Шрифт:
Гула вскрикнула, прижала ладонь к губам, потом тоненьким голосом предупредила.
— Молчи!! Не говори больше ничего, чтобы потом не пожалеть об этом. Ты сомневаешься, что я – вавилонская принцесса?
Бен–Хадад смутился.
— Нет… мои люди подтвердили… но…
— Ты полагаешь, что получил бы от этой скифянки больше, чем получил от меня?
Бен–Хадад возмутился.
— Как ты могла подумать такое? Какое мне дело до этой продажной девки, когда у меня есть ты!
— Я вовсе не ревную к этой скифянке, мне нет до нее дела. Я озабоченна безопасностью государства.
—
— Не лучше ли сохранить в тайне все, что случилось в пустыне? – предложила молодая женщина, – и воспользоваться случаем обмануть ненасытного Салманасара.
— Как? – заинтересовался Бен–Хадад.
— Это надо обдумать, мой царственный. В этом деле спешить нельзя. Иди ко мне, я тебе объясню…
Насладившись друг другом, Гула пощекотала ноготком плечо царя.
— Меня пугает, что народ Ашшура поверил этой гнусной лжи. Притязания скифянки на родство с Иштар опасны.
— Эти дикие варвары готовы поверить чему угодно, лишь бы броситься на чужое добро.
— Сейчас важно сохранить в тайне существующее положение вещей. Это поможет нанести ассирийцам удар еще до того, как они отправятся в поход.
— Ты полагаешь, что, уличив твою сестру во лжи, мы выиграем первую битву? Внесем смуту в их ряды?..
— Еще какую! Предупреди старшего евнуха, чтобы тот держал язык за зубами. Пусть Сарсехим еще раз попадет в плен к ассирийцам. Вопрос, что он им выдаст?
Бен–Хадад вскочил с ложа, шагнул к окну. Он испытал прилив энтузиазма.
— Ты права! Ты очень права, драгоценная! Твой евнух известит Салманасара, что мы ждем подмогу из Египта.
— А мы ждем оттуда подмогу?
— К сожалению, повелитель реки уклонился от ответа.
— Вот и хорошо. Пусть Сарсехим сообщит, что фараон собирает войско. Только нельзя настаивать, принуждать этого мошенника.
— Конечно, любимая. Он узнает об этом обок, а в послании, которое он должен будет тайно доставить твоему отцу, будет написано, что мы с благодарностью примем и его помощь.
— Теперь, что касается Шами. – откликнулась с ложа сводная сестра. – Нельзя позволить этой проныре утвердиться при дворе Салманасара. Ей следует немедленно указать на ее место. Было бы уместно подвергнуть мошенницу испытанию.
— Какому?
— Об этом мы еще поговорим.
* * *
В тот же день к вечеру над городом собрались грозовые тучи, и на Дамаск благодатно опрокинулись небеса. Дождь лил до утра и щедро напоил землю. С рассветом город ожил. Жители выбегали на улицы, славили Бен–Хадада, затем толпами повалили к храму Баала, засыпали храм цветами. Радовались все, даже местные шлюхи – не храмовые, величественные и надменные, но самые что ни на есть обыкновенные, промышлявшие телом на кладбищах и городских рынках. Весь день они отдавались бесплатно и с нескрываемой охотой.
Храмовые же после полудня пошли в пляс. Время от времени то одна, то другая скидывала с себя одежды, распаляя толпу до предела. Ближе к вечеру жрецы организовали торжественный вынос статуй Баала и Ашерту, а в сумерках праздник переместился за крепостные стены в пригородные сады.
Утром в казармы примчался
Разобрали по домам и вавилонских воинов. Даже скифам во главе с Ардисом перепало угощений от ликующих горожан.
Смотритель постарался – это Сарсехим отметил с первого взгляда. На столе стояли самые изысканные кушанья, и у голодного, заметно отощавшего от переживаний, евнуха слюнки потекли. Хозяин славил его как великого человека, доставившего в Дамаск «обильную плодами смокву», а уж они, воины Дамаска, смогут защитить ее от посягательств немилосердного Салманасара. Их союз, в который входят множество государств Нижнего Арама,* (сноска: Сирия в древности называлась Арам по имении племен арамеев. Различался Верхний Арам с княжествами и мелкими царствами по среднему течению Евфрата, – ныне Северная Сирия, и Нижний Арам, куда входил Дамасское царство, и расположенные вокруг него и далее к югу государства – Куэ, Хамат, Арвад, Израильское царство, Аммон.) крепок как никогда. Нам окажут поддержку степные арабы, а также финикийские города. Если учесть, что «властитель реки» собирает войско – здесь смотритель доверительно подмигнул гостю, – Сарсехим может быть уверен, «смоквочку не дадут в обиду»!
Менее всего Сарсехима занимала помощь, которую правитель Египта обещал оказать Дамаску. Куда более тревожило – как безопасно миновать Ашшур, и что он скажет злопамятной и всемогущей Амти–бабе? Стоит только поведать о том, что случилось с Гулой, ему не будет пощады. С другой стороны, нельзя умолчать и о скверном. Кто может поручиться, что тайные соглядатаи Закира уже не донесли в Вавилон правду?
Что есть правда? Как быть с правдой? Размышляя по этому поводу, Сарсехим ощущал, как у него начинал болеть пупок, ныть шея. Затем прихватило сердце.
Увы, говорил он себе, нелепо ждать от богов справедливости. Милосердие докучно, куда занимательнее прыжки, совершаемые смертными, и гримасы, которые они строят перед лицом всемогущей судьбы. Увы, увы, жизнь не разглядывает себя в зеркале. У жизни нет зеркала, заглянув в которое смертный мог бы посмеяться над страхом и ужасом, терзающими его душу, ведь страх не что иное, как дрожание души, а ужас – ее разрубание.
Почему боги насмехаются над ним! То вызволят из беды, то вновь ввергнут в несчастье. Почему они так жестоки?
Им весело?!
Что же это за боги?!
Давным–давно раби, у которого он малолеткой набирался мудрости, утверждал, что нет иных богов, кроме всемогущего Яхве, нет стихий – есть творение, нет судьбы – есть воля того, кто единосущ и непостижим.
Это воспоминание родило острую боль в сердце, которую он испытывал всякий раз, когда в памяти вставали родители, яма, в которой они прятались. Вспомнились два ассирийских солдата, которые вслед за родителями вытащили его из ямы. Один из них, оглядев голого мальчишку, весело крикнул другому.