Семнадцать космических зорь
Шрифт:
Мы, дети отцов, вынесших на своих плечах всю тяжесть страшной войны с фашистами, не знали, что это такое — война. Он, опытный летчик-истребитель, знал и горечь поражения первых дней войны и радость победы...
Но, отправляясь со своим ведомым в очередной учебный полет, он по-отцовски предупреждал:
— Смотри, парень, станет туго — тяни на посадку...
В полетах он обычно «закладывал» такие виражи, что иногда в глазах становилось серо и казалось, что это ты сам, забирая ручку на себя, давишь на свою грудь весом всего неба. Конечно, стоит только чуть «дать от себя», затянуть вираж — и сразу станет легче. Легче-то легче, но тогда
И мы «тянулись» за ним, хоть это слово и трудно применить к тем скоростям, на которых Гуменников «вывозил» в небо нас, молодых. Он был суров, если курсант «сдавал», но и справедлив беспредельно, когда дело касалось принципа.
Однажды со мною случилась неприятная история, причиной которой была моя молодость и горячность. Я попал на гауптвахту. Не долго размышляя, один из штабных офицеров подал рапорт, в котором категорически требовал: «Титова из училища списать. И — немедленно!..»
Когда-то, в минуту малодушия, я сам хотел порвать с авиацией. Но, после того как по-настоящему полюбил полеты, исключение из училища было бы для меня катастрофой...
После «губы» слонялся я по училищу, мучительно раздумывая над тем, как там, в штабе, решится моя судьба.
— Что нос повесил, Титов? — услышал я грубоватый голос.
Передо мной стоял Гуменников.
— Не смогу я без...
— Знаю, не сможешь, — перебил он меня. — Но вот что — пузыри пускать рано... Я за тебя воевать буду. Оставят!..
Только позже я узнал, что Гуменников тоже написал рапорт, в котором доказывал мое право продолжать учебу. Доказывал, несмотря на то что из-за этого пришлось серьезно поспорить с начальством. Как всегда, резко и весомо, он убеждал командование в том, что из меня получится летчик. И я сделал все, чтобы оправдать доверие майора. Еще раз хочется сказать ему: «Большое спасибо, хороший наш человек...»
В части, расположенной под Ленинградом, куда после училища меня направили служить, летали многие из тех, с кем я начинал путь в пятый океан. Здесь были Николай Юреньков, Миша Севастьянов, Лева Григорьев. Мои ровесники, они так же, как и я, мечтали сдать экзамены на 2-й, а затем и 1-й класс и перейти на более скоростные машины. Но летать на больших скоростях довелось не всем.
Однажды из очередного полета не вернулся Леша Коваль— сибирский паренек, мой хороший друг. Где-то там, а зоне, у него захлебнулся двигатель. Алексей пошел на вынужденную к земле и боролся за жизнь до самого конца. Его так и нашли — со штурвалом, зажатым крепко в руке...
Сильные перегрузки оказались не по плечу Юрию Гатия-тову, и он, уже влюбленный в истребительную авиацию, вынужден был перейти на транспортные самолеты. Прощаясь, он читал мне свои стихи.
Ничего не сказано, ни о чем не спрошено,
Лишь вздохнем украдкой и опять молчим,
А тропинки теплые мягкою порошею,
Свахою-черемухой стелются в ночи...
Сердце растревожено — вновь разлука долгая.
Посажу березоньку — ты должна сберечь,
Пусть она, нарядная, памятью над Волгою Будет самой лучшею наших редких встреч...
Небо есть небо. Оно приносит свои радости, закаляет человека, учит его быть решительным и осторожным. Оно дарит счастливые минуты полета, но оно же приносит горькие воспоминания о судьбах тех, кто больше никогда не пойдет с тобою в одном строю, крылом к крылу.
Но и земля есть земля. Она тоже полна чудачеств
Я не знаю в своих отношениях со знакомыми девчатами чего-нибудь такого, что не укладывалось бы в понятие о чести и порядочности. И в детстве, и в старших классах школы, и в летном училище у меня было много знакомых девчат, с которыми я дружил, находил общие интересы. Однако, став уже взрослым, я не помышлял о женитьбе, а на меня вряд ли женщины смотрели как на возможного жениха. Уж слишком для этого, на собственный взгляд, я был несолиден...
Как-то мне поручили проводить теоретические занятия с группой молодых механиков нашей эскадрильи. Эти занятия, к которым я тщательно готовился, помогали и мне и моим друзьям закреплять необходимые знания. То с одним, то с другим я долго просиживал за книгами. Но всегда к концу занятий у моих «студентов» появлялось какое-то нетерпение: по вечерам в клубе устраивались танцы и ребята, конечно, стремились не пропустить ни одного вечера.
Откровенно говоря, я не люблю танцев, так как танцевать хорошо не умею. Но однажды в какой-то особенно лирический, как мне казалось, вечер не выдержал и тоже пошел в клуб. Но танцевать, наверное, не рискнул, если бы не увидел в сторонке симпатичную девушку.
Она была просто и без претензий одета, тщательно и строго причесана. Танцевала легко и спокойно. Одним словом— понравилась. Случилось так, что кто-то из друзей позвал меня и я не заметил, как вместе с подругами она исчезла из зала.
На следующий вечер, и на другой, и на третий я, поражая ребят пунктуальностью, приходил в клуб к началу танцев и уходил лишь тогда, когда оркестранты прятали свои инструменты в чехлы. Искал среди танцующих ставшее мне очень дорогим лицо черноглазой девушки и все никак не мог вспомнить: где я видел ее раньше? Где?..
Как это бывает часто в Ленинградской области, серые и скучные дни сменились солнечными, ясными. Начались интенсивные тренировочные полеты. В воздухе, сосредоточиваясь, я забывал о черноглазой, но, когда вечерами шел вновь к началу вечера танцев, знал, что буду ждать только ее. Однажды после очередного вылета, приказав механику быстро заправить самолет горючим, я побежал в аэродромную столовую.
— Быстро что-нибудь!..
Навстречу мне, с подносом в руках вышла моя черноглазая.
— Черт возьми! Так вот где я тебя видел! Сегодня жду в клубе! Теперь-то ты от меня не убежишь! —сказал я.
— А я и не убегала, — просто сказала она.
Вскоре мы поженились. Свадьбы шумной не справляли. Написал отцу письмо. Рассказал о Тамаре, о том, что я чувствую, что думаю о ней, но умолчал о свершившемся. Одна-
ко отца, который прекрасно знал меня, трудно было обмануть такому дипломату, как я. Ответ его был предельно прост и ясен: «Титовы женятся один раз»... Это было и благословение, и напутствие, и поздравление.
Я понимал, что в семейной жизни может случиться всякое, не всегда муж и жена бывают довольны друг другом, и старался найти общий язык в решении всех семейных вопросов. Помню, однажды Тамара настойчиво требовала сменить всю обстановку в нашей квартире, купить новую мебель и, конечно, разные безделушки. Я предоставил ей полную свободу действий, однако предупредил, что многое придется оставить на старой квартире, если будем переезжать на новое место. Тамара возражала, я же говорил, что у меня просто трезвый взгляд на жизнь: ведь один переезд бывает равен двум пожарам...