Семнадцать мгновений летнего дня
Шрифт:
– Это что, начинка от НРС?
– Сейчас проверим! – тут же зашуршала пакетом Лизка.
– С патроном, – Шумахер улыбнулся своей знаменитой щербатой улыбкой. – Ей-Богу, глянь сам – но это точно оно!
Я принял маленькое устройство в руки, повертел, потрогал пальцем жёлтый латунный кругляш патронного «дна», потом взял у Лизы нож и аккуратно вставил «вкладыш» внутрь. Подошло точь-в-точь, что и не удивляло. Другой вопрос, что теперь делать и зачем нам это… Но, честное слово, я к этому моменту приобрёл такое странное
Саня сам толком не понял, зачем взял – «не украл, а позаимствовал ненадолго!» – стреляющую начинку НРС у Бондарева. Сказал, увидел на тумбочке рядом с ножнами из такого же пластика, что и рукоять ножа, вспомнил фотографии из интернета, и рука сама дёрнулась взять.
– Ну я же говорил, что жахну из него, – немного виновато резюмировал он, присаживаясь рядом с Лизой. – А тут… такой шанс. Да всё равно же нам разбираться с этим Бондаревым ещё сколько! А я стрельну быстренько и верну, он и не заметит…
– Не заметит пробитый капсюль гильзы? Или вовсе её отсутствие? – хмыкнул я.
Шумахер пожал плечами и забрал у меня нож. Когда ситуация доходит до абсурда, лучший способ закончить разговор – это пожать плечами и промолчать. В девяноста процентах случаев у собеседника не найдётся, что сказать в ответ на такое.
Впрочем, зря мы переживали – наша история, как наконец-то отпущенная пружина, стремительно раскручивалась и летела вперёд, пусть в тот момент мы этого ещё не замечали.
Глава 11. Призраки, слёзы, путешествие в ночь
Мы забрались на последний этаж «недоскрёба» и, устроившись на краю, запыхавшиеся, пыльные, глядели на городские крыши. Те островами плыли среди колыхающегося зелёного океана, выравниваясь к пригороду, где их строили по строгим планам, а ближе к центру стояли как попало, вдоль косых, петляющих улиц, зарождённых задолго до строительства там первых «сталинок». Над всей этой панорамой плыло ярко-красное, удивительное и немного тревожное солнце, задевая краем самые высокие здания.
Где-то за нашими спинами довольно курлыкали голуби, избравшими своими домом верхние этажи «недоскрёба». Саня придерживал за плечо Лизку, которая свешивалась вперёд, разглядывая пустырь, по которому игрушечными фигурками носились играющие в мяч пацаны. Я сидел, откинувшись назад, и болтал ногами – душа, чувствуя внизу бездну, приятно щекотала пятки. День был солнечный, по-настоящему летний, не чета недавнему наводнению…
Разговор снова сполз на тему ножа и Бондарева, и только тут я вспомнил, что так и не отзвонился Андрею насчёт результата нашего вчерашнего визита, о чём сразу же и сообщил друзьям.
– Ну, сейчас звонить и говорить о вчерашнем как-то… – Лизка поморщилась. –
Саня зевнул и привычным движением потянул Лизку на себя, не давая свалиться.
– Ну, тогда можно ещё раз сходить и отзвониться уже по поводу обоих «визитов», – предложил он лениво. – Только не прямо сейчас… Или просто сказать, как будто мы не вчера ходили, а сегодня. Что проще.
Шумахер никогда не заморачивался этическими проблемами бытовой лжи, а вот я так не мог.
Перед глазами снова встал образ Бондарева – неухоженного, непонятного, вызывающего тревогу. Что-то с ним было не так, и я силился понять, что именно. Ну мало ли одиноких мужиков на свете со своими тараканами и скелетами в шкафу? Но нет, в Бондареве было что-то совсем неправильное, плохое – не в том смысле плохое, что он человек нехороший, а наоборот, как будто человек-то он надёжный, правильный , но сейчас почему-то не хочет быть собой.
Я окончательно запутался и не сразу расслышал, что Саня что-то говорит, зацепил только самый конец фразы:
– … не нравится мне это.
– Что не нравится? – автоматически переспросил я.
– Всё, – вздохнул Саня. – В этой истории – абсолютно всё. Это нереально как-то: была война, а мы о ней вообще ничего не знаем, по соседству с нами живут её ветераны, а если не знаешь этого – то и не догадаешься… Ну вот девятого мая, например, сразу видно, кто ветеран! А тут…
– И что предлагаешь?
Саня, который только что призывал подождать или вообще никуда не ходить, сплюнул вниз, покосился на Лизу, подумал немного и предложил:
– Навестим его ещё раз, что ли? В лоб спросим, что случилось.
– Поддерживаю! – тут же отозвалась Лизка.
– Ну, если у нас демократия, то мой голос уже ни на что не влияет, – хмыкнул я. – А если абсолютная монархия…
– То кто король? – тут же заинтересовалась Лиза.
– Королева, как в Британии, – пошутил я, балансируя на тонком краю между издёвкой и подначкой. Лизка поняла, вспыхнула, а вот Саня только пожал плечами:
– Так идём?
– Идём… – я аккуратно задвинулся вглубь и только там встал, придерживаясь за стену. Сидеть – не страшно. А вот вставать… как-то не по себе, особенно когда ветер в спину толкает.
Спускались мы ещё дольше, чем забирались наверх. Туда – знай себе карабкайся, подсаживай Лизку, а вот вниз то ли спрыгивать надо, то ли медленно и аккуратно слезать. Понимаю я кошек, которые на дереве орут: «Снимяу-ути меняу-у-а!»
Впрочем, наш спуск завершился благополучно, если не считать пары ссадин – а кто их считает? – и того, что Лизка подвернула ногу и полдороги хромала, но при этом даже не открыла рта, чтобы пожаловаться. Вот это я понимаю – мужик. Да у меня тогда половина одноклассников – бабы, что бы они там в штанах ни прятали.