Семнадцатилетние

Матвеев Герман Иванович

Сергей Иванович замолчал, чтобы собраться с мыслями, но Лида воспользовалась паузой и не дала ему продолжать.

— Все понятно! — сказала она, вставая и чокаясь с учителем. — За учителей вообще и за Константина Семеновича в отдельности!

— Вот-вот. За учителей вообще и за вас в отдельности! — подтвердил с улыбкой академик. — Она у меня противница пышных фраз и всякой парадности. А я не могу так утилитарно...

— Папа... водка выдохнется!

— Сейчас, Лидуся, — поморщившись, остановил ее Сергей Иванович. — И знаете, Константин Семенович, я встречаю среди современной молодежи много таких вот рационализаторов в кавычках.

Во времена моей молодости выпить рюмку водки... это было связано с каким-то событием. Мы часто собирались, спорили, веселились, но водка нам при этом была не нужна. А теперь?.. Если собралась компания, смотришь, обязательно и бутылочка появилась. Впрочем, может быть, это в моем лице отживающее поколение ворчит на новое...

После первой рюмки Сергей Иванович с аппетитом закусил и обвел всех веселыми глазами:

— А вы знаете, друзья мои, я так давно не пил, что даже забыл, какая она на вкус — водка-то! Придется немедленно повторить. — Выпьем теперь за новое поколение вообще и за присутствующее в отдельности. — А тебе, моя умница, — повернулся он к дочери, — желаю тебе отлично закончить школу!

— Наилучших тебе успехов, Лидочка! — громко пожелала Паша.

Лида повернулась к учителю и, не протягивая рюмки, с улыбкой ждала. Выражение глаз девушки напомнило Константину Семеновичу ее утреннее выступление на дискуссии, когда она чуть не поссорилась с Тамарой. Видимо, вопрос о счастье имел для нее какое-то особое значение.

— А я желаю вам, Лида, чтобы вы не прошли мимо своего счастья... и не ошиблись в нем.

В глазах у Лиды появился испуг, и, чтобы скрыть свое смятение, она резко повернулась к отцу.

— Ну вот, папа... слышал? — взволнованно сказала она и глубоко вдохнула в себя воздух, словно собиралась нырнуть под воду.

Сергей Иванович, кивнув головой, выпил. Через минуту он снова заговорил о школе, утверждая, что педагогика — это искусство, а не наука, и что в школе много хороших преподавателей, но, к сожалению, мало хороших педагогов.

— Папа, не надо сегодня больше серьезных разговоров... — умоляюще попросила Лида. — Константину Семеновичу, наверно, и в школе они надоели. Я лучше музыкой вас угощу. Хотите? Нам недавно привезли радиолу...

Не дожидаясь согласия, она ушла в гостиную, и скоро там с большой силой зазвучал симфонический оркестр. Лида вернулась на место.

— Хорошая радиола! Правда?

— Звук прекрасный!

— Никакого постороннего шума. И знаете, Константин Семенович, она сама меняет пластинки. Я зарядила сразу пять пластинок...

— Я вас просто не узнаю. Вы дома всегда такая? — вполголоса спросил учитель. Музыка заглушала его и слышала их только Лида.

— Нет, я только сегодня такая, — многозначительно произнесла девушка. — Я очень вам верю, — добавила она тихо. — Вы, наверно, умеете читать мысли. Мне даже стало немного страшно...

Учитель молчал. Он понял, что она говорит о его пожелании и что в душе у нее творится что-то неладное, словно она ищет выхода из какого-то тупика.

Вторая половина вечера прошла иначе. Неожиданно явился старый приятель Сергея Ивановича, врач, знавший Лиду с пеленок. Этот суетливый худенький старичок сразу снял торжественно-натянутое настроение и с первого взгляда понравился Константину Семеновичу. Он поцеловал Лиду и одновременно с этим побранил за то, что в доме нет молодежи, песен и танцев; похлопал по спине Сергея Ивановича; отправил на кухню Пишу

заваривать крепкий чай; налил рюмку водки и, стоя, выпил; все это он сделал каким-то одним движением, без перерывов. Константин Семенович ждал, что ми он спросит о ранении, но Василий Игнатьевич, поздоровавшись, взял из рук учителя палку, постучал об пол и спросил:

— С фронта?

— С фронта.

— Не мешает?

— Мешает, но не очень.

На этом у них разговор кончился. Зато в Сергея Ивановича он сразу, вцепился и начал доказывать, что советская наука не имеет права отрываться от конкретных задач промышленности, сельского хозяйства и заниматься какими-то отвлеченными, никому не нужными исследованиями. Специально для этого разговора у него было заготовлено несколько анекдотических тем докторских и кандидатских диссертаций, опубликованных в газетах, и он начал ядовито издеваться над ними.

— Ну, это теперь надолго, — недовольно сказала Лида. — Пойдемте туда...

Люстра в гостиной не горела. От лампы под синим абажуром, стоявшей на пианино, падали уютные тени.

— Хотите, я вам сыграю? — предложила Лида.

— Сыграйте.

— Садитесь сюда...

Она подвинула к пианино стул, села и, потирая пальцы, как настоящая пианистка, спросила:

— Что вам сыграть?

— На ваше усмотрение. Я люблю всякую музыку.

— Ну, хорошо... Думаю, что это вам понравится, — сказала она и мягко, едва касаясь клавишей, заиграла что-то из «Времен года» Чайковского.

Это была приятная неожиданность. Играла Лида вполне прилично, и у нее была какая-то своя манера. Звуки таяли, расплывались по комнате, и, слушая их, Константин Семенович думал о том, что дочурке своей нужно обязательно дать музыкальное образование.

Лида играла до тех пор, пока не пришла Паша снова приглашать к столу. Чай она заварила «на совесть», и Василий Игнатьевич остался доволен.

Около двенадцати часов учитель начал прощаться.

— Папа, я провожу немного Константина Семеновича, — предупредила Лида отца, когда он направился к телефону.

— Поздно, Лидуся. Я вызову машину.

— Нет, я хочу освежиться. Погода хорошая. Вместо ответа Сергей Иванович только пожал плечами.

Шли неторопливо по ярко освещенному, но безлюдному проспекту. Лида глубоко засунула руки в карманы пальто и, опустив голову, молчала. Учитель понял, что ей трудно начать разговор.

— Лида, мне кажется, что за последние дни вы утратили присущую вам уверенность и ясность. Что с вами?

— Мне очень трудно, Константин Семенович. Вы первый человек, которому я поверила...

Эту книжную, вычитанную откуда-то фразу она сказала так просто и взглянула на учителя с таким доверием, что ему стало ее жаль.

— Я буду рад вам помочь, если, конечно, смогу, — ответил он.

— Только вы на меня не сердитесь, — предупредила девушка и, вздохнув, еле слышно заговорила: — Смешно сказать, но я разочаровалась в жизни. Я не знаю, что мне надо. Куда стремиться? Чего добиваться? Кругом какая-то пустота. Заученные фразы. Я же тысячу раз их слышала и читала. Мне очень хочется посоветоваться с другом... Я сознаюсь вам. Я очень одинока. У меня ведь никого нет... Девочки? Но почему я должна думать, что они разбираются во всем лучше, чем я? Возьмите, например, Тамару. Она неплохая, но мы совсем не понимаем друг друга. С ней можно проводить время, делать уроки и только... А мальчиков я просто презираю.