Семнадцатилетние
Шрифт:
Они покинули библиотеку и поднялись наверх.
Девочки всех возрастов парами и в одиночку бежали по лестнице. С косичками и стриженые, с портфелями, ранцами, полевыми сумками. Маленькие торопились и перепрыгивали через две ступеньки. Старшие спокойно и твердо ставили ногу на отшлифованные тысячами подошв камни. Широкая лестница с красивыми перилами была видна вся. Школа постепенно наполнялась шумом детских голосов и топотом ног.
Константин Семенович стоял около перил третьего этажа, откуда были видны и коридор и лестница, машинально отвечал на приветствия и думал об Алексеевой.
Ольга Николаевна вернулась домой в том счастливом, радужном настроении, какое не покидало ее последние дни.
Счастье пришло нежданно-негаданно. После гибели мужа она обрекла себя на вдовство до смерти и благодарила судьбу, что имеет специальность. В работе она нашла себе утешение и покой.
Послевоенная пятилетка требовала много сил и напряжения. Завод перешел на мирную продукцию и отказался от дотации. С каждым днем все больше наращивались темпы. Производительность труда повышалась. Рабочие переходили на скоростные методы обработки и требовали от ученых и инженеров систематической консультации. А кроме того, нельзя было ослаблять борьбу за качество продукции. Все эти вопросы заполнили ее целиком, и она с головой ушла в работу.
А все-таки счастье пришло. Пришло незаметно, выросло из дружбы, повседневных общих интересов. Вместе с увлечением вернулась и молодость.
В прихожей затрещал звонок. У дочери был свой ключ. Значит, кто-то другой. Пришлось идти открывать дверь.
На площадке лестницы стоял высокий человек в сером пальто и с палкой,
— Могу я видеть Ольгу Николаевну Алексееву?
— Это я.
— Могу я с вами поговорить?
— Проходите, пожалуйста!
Константин Семенович вошел в прихожую.
— Я классный руководитель вашей дочери. Моя фамилия — Горюнов, Константин Семенович.
— Очень приятно! — обрадовалась Ольга Николаевна и протянула руку. — Аня мне много рассказывала про вас. Пройдемте в ее комнату.
Не раздеваясь, он прошел за Ольгой Николаевной.
— Садитесь, пожалуйста! Неужели Аня натворила что-нибудь такое, что вы вынуждены обратиться ко мне?
— Вы сказали, что это ее комната? — спросил вместо ответа учитель.
— Да, ее. Моя комната рядом, за стеной. — Условия для работы у нее прекрасные...
— Извините меня, пожалуйста... — вдруг спохватилась Ольга Николаевна. — Я только схожу на кухню. У меня там примус...
В чайнике уже кипела вода, но она не стала заваривать кофе, а просто потушила примус и вернулась назад. Учитель стоял около стола Ани и внимательно разглядывал портрет.
— Это мой погибший муж. Отец Ани. Последний снимок, — пояснила Ольга Николаевна.
Константин Семенович поставил фотографию на место. Ольга Николаевна с нескрываемым любопытством взглянула на Константина Семеновича. Аня, несмотря на свою сдержанность, так много и так тепло говорила ей о новом воспитателе, что она невольно прониклась, к нему интересом.
Константин Семенович находился, видимо, в затруднении, не зная, как начать разговор. Ему было известно, что Ольга Николаевна имеет высшее образование, работает на заводе инженером, но он не предполагал, что
— Я пришел поговорить с вами и кое-что выяснить, — неуверенно начал он. — У вашей дочери несколько своеобразный характер...
— Да! Я удивляюсь, в кого она? — оживленно ответила Ольга Николаевна. — Ни я, ни муж такими не были!
— Возможно... Дело в том, что последние два дня она плохо занимается. Может быть, вы слышали, что их класс дал обещание отлично закончить школу и, надо сказать, что ваша дочь до сих пор шла одной из первых...
При этих словах Ольга Николаевна насторожилась. В памяти возник позавчерашний разговор о замужестве. «Неужели это на нее так подействовало?» — подумала она, но сейчас же отбросила эту мысль.
— Мы, педагоги, и школа вообще, — продолжал медленно говорить учитель, подбирая нужные слова, — очень зависим в своей работе от семьи учащихся. Обычно приходится искать причину неуспеваемости или какого-то особого состояния ребенка в семье...
— Я понимаю вас, но как объяснить, что Аня стала лентяйничать, не знаю. Вообще это на нее не похоже.
— Да. Мне кажется, что девочка сильно переживает... у нее какое-то нервное потрясение... И вот я пришел к вам выяснить...
Ольга Николаевна встала и отошла к окну. Некоторое время она смотрела на большой одинокий тополь, росший во дворе дома. Теперь она не сомневалась, что «нервное потрясение», о котором говорил учитель, было вызвано последним разговором. Ничего другого нет и не может быть. Просто она не сумела передать дочери хотя бы крошечную частицу своего чувства, не сумела, как нужно, рассказать о случившемся. «Что же это такое? — думала она. — Неужели Аня сама не понимает таких жизненно обычных вещей? Или она боится иметь отчима? Боится потерять мою любовь?»
Константин Семенович терпеливо ждал. Он видел, что мать встревожена, но колеблется и стесняется говорить на такую интимную тему.
— Ольга Николаевна, вопросы воспитания требуют полной откровенности, — осторожно напомнил он. — Если вам, по какой-то причине, неприятно или не хочется говорить на эту тему, то скажите прямо...
— Я понимаю, — согласилась она, выходя на середину комнаты. — Хорошо! Будем говорить откровенно. Я вижу, что вы уже все знаете.
— Знаю я очень мало. Из третьих уст.
— С Аней вы не говорили?
— Нет. С ней говорить сейчас не стоит.
— Почему ее до сих пор нет? — вдруг встревожилась Ольга Николаевна. — Она сегодня даже не ночевала...
— Она сейчас у своей подруги.
— У Нади Ерофеевой?
— Да.
Ольга Николаевна нервно заходила по комнате, постоянно вскидывая голову и поправляя волосы. Ей было досадно и неприятно, что приходится говорить с посторонним человеком о своих отношениях с дочерью, о своих чувствах.
— Я так и думала... Она, видите ли, рассердилась на меня. Позавчера мы с ней поссорились. Мне казалось, что она вполне взрослая, много читает и вот... Оказывается, она еще совсем девчонка. Она запретила мне выходить замуж. Ну, что же это такое?