Семья для мажора
Шрифт:
Крылья его носа вздрагивают, когда тянет в себя воздух.
— Залезь в левый карман, — просит, глядя в мои глаза.
Выдохнув, дергаю за лацкан нашивного кармана и достаю оттуда маленькую прямоугольную коробку.
Кир освобождает мой подбородок, а я с легкой пляской непослушных пальцев извлекаю на свет маленькую рамку для фотографии. Она ничем не примечательная. Может быть, самая дешевая из возможных. Просто покрытые черной краской деревяшки.
— Это для его первой фотки УЗИ… — поясняет Дубцов
Мой подбородок предательски дрожит.
Вскинув на него глаза, вижу терзающий взгляд исподлобья. Его черно-карие глаза смотрят в мои, и я тону в них, забывая обо всем.
Положив рамку на тумбочку, тянусь к нему, вставая на носочки.
Его рука сжимает мою талию. Губу встречают мои. Напористые, немного грубые, но я хочу их до головокружения. Повисая на нем и пуская внутрь его горячий язык, которым он сминает мой. Так жадно, что у меня подкашиваются колени. Они подкашиваются еще сильнее, когда вжимаюсь в его твердое тело, испытывая безумную потребность в том, что он отлично умеет мне давать.
Повиснув на его шее, со стоном хочу его так близко, как только могу.
Хочу его кожу на своей. Теплую и пахнущую им.
До дрожи и звезд в глазах.
— Тихо… тихо, мотылек… — шепчет, разрывая поцелуй и прижимаясь своим лбом к моему.
Жмурюсь, потому что у него в паху шевелится, и от этого у меня между ног все сжимается!
Шумно дышим, цепляясь друг за друга.
— Забери меня отсюда… — прошу, не представляя, как разожму свои чертовы руки.
Глава 41
Аня
Я чувствую себя немного неблагодарной, потому что собираю вещи так, будто меня выпускают из тюрьмы. Заталкиваю их в рюкзак без порядка и системы.
На ходу стаскиваю через голову футболку и меняю ее на свитер, спрашивая:
— У тебя выходной?
— Да.
Достав из-под ворота свитера волосы, смотрю на Кирилла.
Он вышагивает по палате, проводя рукой по своей остриженной голове и бросая на меня взгляды, от которых плавятся внутренности и электризуется кожа.
Этот его взгляд такой цепкий, как воображаемый капкан. Так он смотрит на меня! Будто я добыча. Это будит воспоминания о тех временах, когда я чувствовала себя ею каждый раз, стоило попасться ему на глаза. Только теперь я знаю, что этот его взгляд означает, и от этого вибрирую.
— Не смотри так на меня… — прошу его. — Нам нельзя, а у меня тоже есть… потребности.
— Че у тебя есть? — спрашивает с веселым удивлением, от которого вспыхивают мои щеки.
Затоптав в рюкзак футболку, сбрасываю тапки и повторяю:
— Потребности! Ты думаешь, они только у парней есть?
Склонив набок голову, он смотрит на меня с такой раздражающей иронией, что хочется дать ему
— Нет… — отзывает, растянув губы в снисходительной улыбке. — По-любому, у девушек бывают “потребности”. У тебя сейчас “потребности”? Сориентируй, как это проявляется?
— Очень просто, — дергаю за собачку, застегивая рюкзак. — Мне хочется тебя голого. И… в общем, не важно…
— Меня голого? — повторяет все с той же веселостью. — Хочешь, чтобы я был голым и твердым?
Я понимаю, что сама затеяла этот разговор, но говорить о своих “потребностях” оказывается кошмарно сложно, хотя то, что выдает его рот, мгновенно их усиливает. Мгновенно, черт возьми!
— Типа того, — подлетев к шкафу, снимаю с вешалки куртку и просовываю ноги в ботинки.
Засунув в пакет кастрюлю его бабушки, затылком чувствую на себе этот глумливый взгляд. Подхватив с кровати букет, прижимаю его к груди и ныряю носом в прохладные благоухающие лепестки.
— Спасибо, — бормочу, бросив на Дубцова косой взгляд.
Его губы все еще кривит улыбка. Я не видела его улыбок миллион лет, но доставать их из него такой ценой энергозатратно.
— Пошли отсюда, — протягивает мне здоровую руку, за которую хватаюсь, жуя свои губы.
Я чувствую себя беглянкой, когда покидаем отделение. Мы двигаемся по нему так, будто за нами гонятся. Сплетя наши пальцы, быстро переставляю ноги, стараясь не задевать плечом толпящихся в коридоре первого этажа людей.
Выйдя вслед за Кириллом на улицу, вздрагиваю от холодного ветра, который забирается под куртку, ведь я не потрудилась застегнуться.
Уже знакомый мне “Порш” запаркован прямо перед входом в клинику, и, когда сажусь в машину, первым делом морщусь от запахов салона, которые не до конца перебивает даже клубничная “вонюка”, болтающаяся на зеркале.
Когда я была здесь в последний раз, это был лимон.
Он поменял запах. Для меня.
Молча и без презентации, как делает абсолютно все и всегда.
Наблюдая за тем, как забросив на заднее сиденье мои вещи, Кир забирается в машину, с обреченностью понимаю, что буду любить его всегда. Вечные веки, или до второго пришествия. Короче говоря, до бесконечности!
Бросив на меня быстрый оценивающий взгляд, трет пальцами подбородок. Ребром замотанной в бандаж ладони толкает назад рычаг коробки передач, после чего трогается, осматриваясь в зеркала.
— Поехали ко мне, — говорю, пристегивая ремень. — Только в магазин нужно заехать. У деда в холодильнике мышь повесилась, хоть к гадалке не ходи…
Я не знала, что для счастья нужно так мало. Всего лишь Дубцов, помноженный на целый день, принадлежащий только нам двоим.
— Угу, — отзывается, сворачивая в какой-то проулок между двумя незнакомыми мне постройками.