Семья Ладейщиковых
Шрифт:
— Деньги понапрасну переводишь. У тебя их что, куры не клюют? — проворчал дед Матвей и полез в шалаш за кружкой и закуской. Копался долго, а вылез, расстелил свой старый брезент, нарезал хлеба и сказал:
— Закуска неважная: сушеная рыба да огурцы. Свежую-то утром с Никиткой отправил.
— Здесь был Бадейкин? — поморщился Петр.
— Был. Рыбу пугал. А тебе чего?
— Ничего, — он налил в кружку водки и подал деду. Тот круто посолил ломоть хлеба и выпил одним махом, крякнул, остервенело
— Что у вас там стряслось?
Петр начал хмелеть, на душе опять сделалось скверно.
— Молчишь, стало быть, и сам виноват.
— Ушла она, Матвей Данилыч.
— Это как ушла? Куда ушла?
— Домой, к матери.
— Погоди, погоди. Может, она просто так?
Петр отрицательно покачал головой.
— Был утром. Прогнала.
— Язви вас в душу! Кнутом бы вас обоих. Вот мое соображение.
Дед сплюнул, свернул брезент и бросил в шалаш.
— В гости он пришел! Нечего сказать, хороший гость! За мной, что ли?
— Нет, я пришел так, тяжело мне.
— И чего ты крутишь, не пойму. Ведь вижу тебя насквозь, — дед Матвей тяжело поднялся и строго спросил: — Какого дьявола еще ждешь?
Петр не стал ему противоречить. Со стариком спорить было опасно. А возможно, дед Матвей сумеет утихомирить Тоню?
Через несколько минут они оба направились к городу — дед — впереди, Петр — за ним.
VI
Приход деда Матвея и для Анны Андреевны и для Тони оказался неожиданным. Тоня со Славиком ушла в горницу. Анна Андреевна встала у печки, спрятав руки под фартук, готовая к защите. У нее и вид был такой: меня не тронь, и я тебя не трону, а тронешь — не уступлю.
Дед Матвей не поздоровался, бросил на лавку шапку, руками пригладил волосы на голове и сел возле стола. Петр примостился на табуретке, недалеко от двери, где утром сидел Бадейкин, и мял в руках фуражку, поглядывая в окно, во двор.
— Антонида! — властно позвал дед Матвей. — А ну, пойди сюда!
— А ты не кричи, не кричи! — сказала Анна Андреевна. — Можно и без крику.
— Не суйся, — нахмурился дед Матвей. — Ишь адвокат какой нашелся!
— Ты бы хоть, нехристь, здравствуй сказал, когда вошел-то. Ведь совсем одичал.
— Не твоего ума дело. Я тебя не спрашиваю.
— А ты спроси.
— Кыш! — не вытерпел дед и стукнул кулаком о стол. А Петр все больше и больше хмелел.
В кухню вошла Тоня со Славиком на руках. Она держалась спокойно, хотя давалось ей это с трудом.
— Что же ты себя так ведешь? — спросила она отца. — И кричишь, словно пьяный. Славика вот напугал.
— Антихристы! С вами белугой заревешь, — уже не так громко проговорил дед Матвей. Дочь всегда говорила с ним спокойно, и, когда случалось, спорила, тоже
— Зачем пришел? — снова спросила Тоня. — Если о доме соскучился, раздевайся, обедать будем. Если мирить с Петром думаешь — не помиришь. Сами заварили кашу, сами и расхлебаем.
Слова дочери обезоружили старика. Петр поспешил ему на помощь.
— Тоня, — через силу улыбаясь, сказал он, — давай кон-кон, — он запнулся, — конфликт считать исчерпанным.
— Да ты опять пьян! — горестно воскликнула Тоня. — Уходи, чтобы мои глаза тебя не видели! Сына хоть постыдись!
— Я что, я уйду…
— Нехорошо, Петр Алексеевич, — вмешалась Анна Андреевна. — Вот, к примеру, утром…
— Оставь, мама!
— Хватит! — сердито перебил дед Матвей. — Давай, мать, обедать.
— Я могу уйти, — пожал плечами Петр.
— Садись за стол! — скомандовал старик. — Экий ты строптивый!
— Поскольку Тоня не хочет…
— А я говорю тебе: садись!
Тоня обедать не стала. Одев Славика, она вышла с ним на улицу. Петр проводил ее тревожным взглядом, вздохнул, но пойти следом не решился.
После обеда Петр вышел на улицу, огляделся: Тони нигде не было. Его осенила догадка: ведь она ушла домой! Он заторопился на квартиру, где они жили, бегом поднялся на лестницу.
Квартира была пуста. Петр устало оперся о стенку.
VII
Соловьев вернувшись с рыбалки, лег отдохнуть. Проснулся уже в обед и услышал на кухне голоса. Он быстро вскочил и появился в кухне. Там с женой беседовал старый мастер механического завода Семен Кириллович Кочнев.
— Кириллыч! — обрадовался Соловьев, здороваясь с мастером. — Каким ветром тебя занесло?
— Каким тут ветром, — сказал Семен Кириллович. — Тебя ждал в гости, да разве дождешься? Вот и заявился собственной персоной.
— Коли заявился, идем в горницу. Лиза, — обратился Николай Иванович к жене, — поджарь-ка нам рыбки.
Кочнев и Николай Иванович ушли в другую комнату. Семен Кириллович, потирая подбородок, спросил:
— Рыбачил?
— Было дело.
— Где?
Николай Иванович назвал озеро. Семен Кириллович широко улыбнулся.
— На Матвеевской даче, выходит. Прижился на озере Матвей, дымом не выкуришь…
— Пожалуй, и не выкуришь.
— Встретил меня как-то, зовет. Приходи, говорит, рыбкой угощу. Такую уху сварганим — язык проглотишь. Порыбачим вместе. А какой я рыбак, скажи на милость? С ружьишком походить — иной разговор, да и то отошла уже пора. А все же соблазнил-таки, старый. Пришел к нему ни свет, ни заря, а он уже поджидает и еще ругается, что запоздал малость. Рыбачить он мастак, озеро, как свой двор, знает.