Семья Ладейщиковых
Шрифт:
— Не знаю.
За частоколом леса стали видны окраинные домишки города. Они были разбросаны тут и там, один боком к другому. И лишь дальше они неохотно построились в улицу, которая сразу начала взбираться на косогор, а потом стремительно побежала вниз.
Когда рыбаки достигли первых домиков, грянул гром, подул сильный ветер и крупные капли дождя, похожие на ртутные шарики, мягко упали в дорожную пыль.
— Побежимте, Николай Иванович! — Никита взглянул на Соловьева, на тучу и, не ожидая согласия спутника, сорвался с места.
Соловьев помешкал, подумал — бежать или нет? Но
Недалеко от центра, где начинались кирпичные многоэтажные дома, дороги их расходились. Николай Иванович попрощался с Никитой, но, пройдя несколько шагов, что-то вспомнил и окликнул Бадейкина. Тот остановился.
— Кстати, — сказал Соловьев. — Вы зайдите ко мне на днях. Рукопись я вашу прочитал.
— Зайду!
Никита свернул в переулок.
А дождь, после громового раската, усилился.
III
Всякий раз, когда Никита приближался к дому Морозовых, им овладевали воспоминания хорошие и немножко грустные. Он и не пытался их заглушить. Они доставляли ему удовольствие.
Небольшой палисадничек с буйно разросшейся сиренью, за которой прятались два окна с голубыми наличниками и ставнями; скамейка возле палисадника; почерневшие от времени и украшенные по краям и в центре замысловатой резьбой ворота; дощатый забор, за которым в летнюю пору зеленел огород, — все до мелочей было знакомо и дорого Никите. Здесь до замужества жила Тоня, здесь дед Матвей заронил в нем любовь к родным местам, здесь Анна Андреевна заменила ему мать. И не было на свете роднее семьи для Никиты, чем семья Морозовых, не было в мире дороже дома, чем этот дом. Сирота Никита Бадейкин, хотя и жил в детдоме до самого окончания десятилетки, был у Морозовых своим, и двери их дома для него были всегда открыты. Никита дружил с Тоней. Со временем эта дружба у Никиты переросла в более серьезное чувство, о котором он никогда и никому не говорил.
Подгоняемый дождем, Никита добежал до ворот и остановился под крышей, чтобы перевести дух. Он поставил корзину на землю и, насколько это было возможно, привел себя в порядок. Взгляд его упал на подсолнух, который словно из любопытства просунул рыжую мокрую голову между досок забора и любовался тем, как на улице прыгают и танцуют пузырьки в лужах.
Никита вспомнил один случай многолетней давности. Было это еще в школе. Шли экзамены. Никита готовился к ним вместе с Тоней. Занимались они обычно в черемуховом садике, который находился в конце огорода. Там было всегда хорошо и никто не мешал. Однажды нагрянула гроза. Никита и Тоня спрятались под сараем. Когда мощно и торжественно прогремел первый раскат грома, когда, как из ведра, хлынул ливень, Тоня вдруг вспомнила, что в садике остался коврик и тетрадка. Она вопросительно взглянула на Никиту и неожиданно для него, тряхнув кудрями, ринулась в водяной вихрь. Была она в этот момент такая стремительная, отчаянная, что Никита даже вскрикнул от восторга и бросился следом за ней. Его сразу окатило холодной водой, даже дух занялся и стало очень весело. Никита бежал, крича что-то, и не заметил, как влетел на морковную грядку и изрядно ее истоптал.
Когда, возбужденные и промокшие до ниточки, они
После ее ухода Никита и Тоня переглянулись и безудержно рассмеялись. Впоследствии Никита часто вспоминал Тоню такой: в мокром платье, с блестящими от дождя волосами, с веселыми искорками в карих глазах, заразительно смеющейся. И чем больше отдалялось это событие, тем значительней и неповторимей оно было для Никиты, тем дороже, роднее становилась Тоня…
…Никита пригладил на голове мокрые волосы и открыл калитку. Оставив у сеней удочки, он взял корзину и вошел в кухню. Возле стола чистила картошку Тоня. Он не ожидал встретить ее здесь. Она посмотрела на него внимательно, будто не узнавая, и ласково улыбнулась.
— Откуда ты взялся в такую рань?
— С озера. Рыбу вам от деда Матвея принес.
— Мама! — крикнула Тоня. Никита заметил, что крышка подполья открыта: очевидно, там была Анна Андреевна. Никита поставил корзину на пол.
— Садись, — пригласила Тоня.
— Мне, собственно, идти надо.
— Куда же ты пойдешь? На дворе такой дождь. Пережди немного.
— Можно и переждать, — согласился Никита и, придвинув к двери стул, сел на него.
Из подполья показалась Анна Андреевна с крынкой молока в руках.
— Здравствуй, Никита. Рыбу, говоришь, принес? А славная, рыба-то?
— Окунишки.
— Тогда ладно, — она поставила на стол крынку.
«А Тоня похудела, — думал Никита, — бледная стала, синева под глазами, а глаза, что за чудные у Тони глаза! Большие, карие!» Он вздохнул.
— Как он там, Матвеюшка-то? Ничего не наказывал? — спросила Анна Андреевна.
— Нет, — покачал головой Никита и, вспомнив, как его принял дед, добавил: — Отшельник-отшельником.
— Совсем обирючился, — согласилась старушка.
Тоня тыльной стороной ладони провела по лбу и спросила Никиту:
— Все рыбачишь?
— Балуюсь.
— В отпуске?
— В отпуске. У нас некоторые учителя в Крым уехали отдохнуть, а я не поехал. Путевки не досталось, да и на озере лучше отдохну.
— А ты все такой же непоседа, — улыбнулась Тоня. — Не женился еще?
— Невеста еще не выросла, — попробовал отшутиться Никита, чувствуя, что краснеет.
Тоня уловила его смущение, улыбнулась уголками губ.
— Что же, по душе не выберешь?
— Подрастет — женюсь. Торопиться некуда.
— Ой ли? — покачала головой Тоня. — Прождешь — опоздаешь!
— Хватит тебе смеяться над парнем, — вступилась за Никиту Анна Андреевна.
В это время хлопнула калитка.
Вошел Петр Ладейщиков в плаще, в кожаной фуражке.
— А, Никита! Здорово! — Петр наскоро обтер о половичок сапоги, стряхнул с фуражки воду и прошел вперед, сел возле стола, за которым Тоня чистила картошку. Тоня насупилась, прикусила нижнюю губу.
— Что, Никита, — раскидывая в стороны полы плаща, усмехнулся Ладейщиков. — Рыбку удишь в мутной водичке? Правильно. Лови, лови, авось поймаешь.
— Ты, видать, сегодня уже приложился, — недовольно сказала Анна Андреевна.