Семья Рубанюк
Шрифт:
Подыскать ответ на этот вопрос было неприятно, но и отмахнуться от него оказалось не так-то просто.
За землянкой мягко хрустнул суховершник. Вяткин с пилоткой в руке вынырнул из кустарника.
— Какое число сегодня, Петро Остапович? Знаешь? Двадцать третье ноября. Так вот хорошенько его запомни! Началось наступление под Сталинградом. На семьдесят километров наши продвинулись…
Вяткин протянул ему свежий номер дивизионной газеты:
— Читай «В последний час»… Извини, спутал чуточку… Наступление началось не вчера, а на
Через несколько минут вокруг Вяткина и Петра сгрудились командиры и бойцы.
— А все-таки, товарищи, давайте не собираться кучей, — предупредил Вяткин. — Миной накроет — радости мало.
— Притих сегодня, — возразил кто-то — Чует, гад, свой капут!
Из блиндажа принесли карту, и тогда обнаружилось, что среди бойцов и связных стратегов хоть отбавляй. Горячо споря, перебивая друг друга, одни предлагали новые направления дальнейших ударов советских войск, другие высказывали предположения о возможных последствиях наступления под Сталинградом для остальных фронтов.
— Нам бы сейчас хоть какой-нибудь радиоприемничек в землянку, — сказал Вяткин. — Сообщение еще вчера ночью передавали. Теперь дела пойдут…
— Калач, Калач взяли! Я ж калачинский.
— Пиши письмо тятьке с матерью.
— Тринадцать тысяч пленных.
— Нам бы рвануть теперь! — мечтательно сказал Вяткин.
Петро, глядя на веселые лица бойцов, сказал заместителю по политчасти:
— Надо во взводах политинформацию провести, а то еще лучше — митинги. Люди вон как ободрились!
В один из взводов он пошел сам. С ним отправился и Вяткин.
Солнце уже поднялось высоко и, озарив долину, словно приблизило ее лиловые дали, высекло холодным лучом золотые искры на двух братьях-кленах, зажгло в листве кустарников бездымные костры.
Спускаться по крутому откосу, раскисшему и скользкому от непрерывных дождей, было трудно. Вяткин придерживался рукой-за ремень Петра, чертыхался.
Пулеметчики, саперы выглядывали из своих земляных нор, из-за мокрых кустов, спрашивали:
— Что нового?
— Сталинградцы в наступление пошли, — охотно откликался Вяткин и оделял бойцов газетами.
Перед траншеями третьего взвода — Петру в нем бывать еще не доводилось — Вяткин предупредил:
— Тут бойцы немножко подраспущены… С дисциплиной не в ладах.
— Почему так?
— Не везет с командирами. За месяц два выбыло.
Несколько шагов прошли молча. Потом Вяткин, без видимой связи с только что им сказанным, проговорил:
— Любопытный мы народ, русские… Когда гитлеровцы нас гнали, мы только и думали, как бы каждого, кто немецкую форму носит, уничтожить… А сейчас мы начали гнать… и знаешь, о чем я думаю? Не гадалка я, не пророк, а вот знаю, что так будет. Выгоним фашистов, доберемся до их логова и станем немцам все-таки помогать. Что качаешь головой? Такая уж природа у нас, у большевиков. Кто же им правильный путь укажет, кроме нас? Черчилль, что ли?..
Внизу, со стороны вражеских позиций,
Вяткин помолчал, прислушиваясь к разрывам, прогрохотавшим где-то за перевалом, потом продолжал:
— Писатель какой-то, не наш, буржуазный… Вылетел из памяти… Да ну, и черт с ним! Так он записал в своей книжечке: «Мы покинем этот мир таким же глупым и злым, каким застали его при приходе…» Что же? Согласиться с ним? Нет, голубчик, нам этот вариант никак не подходит. Мы пришли в этот мир и не успокоимся, пока всю глупость и злость не уничтожим. А иначе зачем приходить?
Они уже были около траншей, и Петро первым спустился в окопчик. В укрытии сидели на корточках несколько бойцов и сержант. В двух густо закопченных котелках вскипал то ли чай, то ли суп. Бойцы курили, перебрасывались фразами. Под сапогами хлюпала грязная жижа, сантиметра на три залившая дно окопа.
Петро вкрадчиво спросил:
— Хворые, что ли, товарищи?
— Да нет, пока что здоровые, — ответил за всех сержант. — Почему так спрашиваете, товарищ лейтенант?
— Командиры к вам зашли — не встаете… Думал, ревматики собрались, ногами страдают, или миряне с богомолья присели чайком побаловаться…
Бойцы поднялись, смущенно оправляли мятые, захлюстанные шинели.
— Лопатка найдется у вас, граждане миряне? — насмешливо поглядывая на них, спросил Петро.
— Найдется, товарищ лейтенант, — ответил сержант. — Извиняюсь, старшину Вяткина знаем, а вас впервой, видим… Разрешите узнать, вы кто будете?
— Буду? Может, буду когда-нибудь командиром полка, пока же командир вашей роты. Лейтенант Рубанюк.
Сержант лихо подбросил руку к пилотке, зычным голосом доложил:
— Товарищ командир роты! Командир второго отделения, третьего взвода, сержант Корабельников.
— Ну, вот и познакомились. Так прошу саперную лопатку, товарищ Корабельников.
Взяв поданную ему лопатку, Петро скинул свою сумку и протянул Вяткину.
— Вы пока побеседуете с ними, товарищ парторг, — сказал он, — я им водосток сделаю… Они же совсем подплывут здесь.
— Товарищ командир роты, — взмолился сержант, — разрешите, мы с этим делом сами управимся.
— Да нет! Вы не умеете.
— Сделаем, товарищ командир роты.
— Почему же до сих пор не сделали? Почему перекрытия глиной, землей, накатником не прикрыли?
Сержант, багровый от неожиданно обрушившегося на его голову позора, смотрел в глаза нового комроты, не находя, что ответить.
— Долго мы тут сидеть не будем, — попытался вывести его из затруднения один из бойцов, — В наступление пойдем, побросать все придется…
Петро быстро повернулся на голос.
— И наступать будете так же хорошо, как оборону содержите?
Возвращая лопату сержанту, он жестко сказал:
— Плохая от вас помощь сталинградским героям. Не читали еще об их делах?