Семья Рубанюк
Шрифт:
— А ну помолчите трошки! — разъяренно крикнул женщинам какой-то дед, напяливший, несмотря на теплынь, старый кожух. — Дайте послухать!..
Издалека доносился невнятный, еле-еле различимый гул…
— Ей-богу, наши! — крикнула захлебывающимся голосом молодица, державшая за руку мальчонку. — Ванько, папка твой идет!..
Полк Стрельникова, в котором Петро Рубанюк командовал ротой, после освобождения Краснодара весну и лето 1943 года дрался в низовьях Кубани.
Гитлеровцы, захватив в сентябре 1942 года Таманский полуостров,
В период с 10 по 16 сентября 1943 года наши войска прорвали «голубую линию», нарушив систему обороны противника на Тамани. Это создало благоприятные условия для ликвидации последнего очага сопротивления оккупантов в низовьях Кубани и уничтожения их крупной таманской группировки.
Сейчас бои велись за город Темрюк. Комбат Тимковский поставил перед ротой Петра Рубанюка задачу: атаковать с фланга высоту. Со скатов этой высоты гитлеровцы простреливали пулеметным огнем подходы к городу.
Атаку батальона предполагалось провести на рассвете.
Поздно вечером Петро собрал командиров взводов. Явился и Арсен Сандунян, недавно назначенный командиром пулеметного взвода. Пришли и командир батареи 76-миллиметровых орудий, и командир самоходчиков, поддерживающих роту Петра.
Сидели в полуразрушенной хибарке из самана, не зажигая света; в темноте светлячками вспыхивали огоньки папирос.
Ожидали разведчиков. Они еще с наступлением сумерек ушли камышами к высоте; данные о противнике и местности, которых Петро ждал от них, должны были помочь ему успешно решить задачу, поставленную перед ротой.
К высоте пошли Евстигнеев, два ручных пулеметчика, несколько автоматчиков, саперы. Группу возглавлял Вяткин, и Петро мог быть вполне спокоен за исход разведки. Вяткин еще ни разу не возвращался с пустыми руками или с неточными сведениями.
Однако смутная, безотчетная тревога не покидала Петра с той минуты, как он проводил разведчиков до камышей.
Это состояние Петра было тем заметнее для окружающих, что среди бойцов и офицеров царило радостно-возбужденное настроение, обычно сопутствующее большому успеху: гитлеровцы доживали на Тамани последние часы, сопротивление их было почти сломлено; и сейчас задача состояла в том, чтобы не дать им удрать через Керченский пролив в Крым.
— Что это ты, Петро Остапович, хмурый такой? — тихо спросил его Арсен Сандунян, сидевший у стенки, рядом с Петром.
— Так… — отрывисто бросил Петро. — Думаю…
— А-а… Ну, думай, думай…
В хибарке перебрасывались шутками, рассказывали забавные, с перцем, истории.
— Со мной такой факт был, — говорил командир самоходных пушек Красов. — Не анекдот, а сущая истина… — Он выждал, пока умолкли в углу, потом добродушным баском продолжал: — Я до войны бригадиром тракторной бригады работал… Да-а… А в бригаде и мужики и дивчата… Одна была, Дерюжкина ей фамилия… Мотя. Красивая, из казачек, на все село… У меня с ней никаких таких грешков, конечно, не было…
— А может, было? — поддел кто-то.
— Не перебивай… Жена у меня, законная, та тоже из казачек…
Слушатели захохотали.
Петро посмотрел на часы. Стрелки показывали уже двенадцатый час.
Петро встал и вышел на воздух. Половину неба укрыла темная туча. Ветер дул с моря, пронизывающий и холодный. Где-то, в плавнях, били пулеметы, хлопали одиночные выстрелы. Гудели самолеты. Отсветы бомбовых разрывов окрашивали рдяным светом небо над Крымом.
Мимо, легонько позвякивая сбруей, двигались к городу конные, упряжки: артиллеристы перевязали тряпками вальки передков, чтобы не стучали и не скрипели. Пушки, мягко шелестя колесами, одна за другой уползали в темноту.
Потом прошла конница. Петро различил на фоне иссиня-черного неба кубанки, куцые стволы карабинов. Донесся острый запах конского пота, приглушенный говорок, звяканье уздечек.
Постояв немного, Петро вернулся в хибарку.
— Подождем еще, товарищи, — сказал он, опускаясь на корточки у проема двери.
— …В Гребенке, там иначе было, — рассказывал сипловатый голос. — Это еще по началу войны… «Граждане! — кричит репродуктор. — Граждане, в воздухе вражеская авиация… Не вдавайтесь в панику»… А самолеты давно уже отбомбились и ушли…
Петро слушал рассеянно. По опыту он знал, что перед большим боем избегали говорить о предстоящем деле и разговор нужен был только для того, чтобы скоротать время.
Кто-то, заслонив дверь, простуженным голосом попросил:
— Огоньку дайте, братки.
Петро чиркнул зажигалкой, протянул вошедшему. Огонек выхватил из темноты скуластое энергичное лицо, знак морской пехоты на ушанке.
— Ну, с нами полундра, дело будет! — сказали в углу.
— В Темрюке встретимся, — ответил моряк, поблагодарив за огонек.
Петро вышел за ним. Моряк, прикрывая ладонью цыгарку и исподтишка потягивая ее, пошел к темнеющей на дороге колонне. Около хибарки стояла, негромко переговариваясь, группка моряков, обвешанных гранатами и пулеметными лентами. Это были десантники с бронекатеров.
С высоты, которую пошла разведывать группа Вяткина, в сторону камышей пронеслись трассирующие пули.
— Показывает, гад, — сказал один из моряков.
— Туда казаки пошли.
— Засек, значит…
Предположение оказалось правильным. Противник, обнаружив движение в камышах, занервничал. На гребне высоты засверкало синеватое пламя крупнокалиберного пулемета, и тотчас же, чуть пониже, дал длинную очередь трассирующими второй пулемет.