Семья Рубанюк
Шрифт:
— Слышала о вас.
— И я о вас много слышал.
— Что?
— Что вы секретарь комсомольской организации… Что комсомольцы ждут не дождутся, когда под испытанным руководством своего вожака они помогут колхозу вылезть из прорыва.
Волкова вспыхнула:
— И помогут! Напрасно язвите…
— Задело, — сказал Петро, посмеиваясь. — Это хорошо… Учтите, в Чистой Кринице был и я в свое время комсомольским секретарем. Так что пригожусь, может быть…
Теперь уже Волковой было трудно сохранить прежний строгий тон, и спустя несколько
В ответ на его вопросы она рассказала свою несложную биографию. Отца с матерью лишилась еще в раннем детстве, потом жила в Запорожье, у тетки, там же окончила десятилетку, затем — пединститут.
— Я настаивала, чтобы на фронт послали, — сказала она. — Ничего не вышло. Всю войну в Казахстане, в эвакуации, просидела.
— Своей профессией вы довольны? — спросил Петро.
— Я еще в детстве мечтала стать учительницей! И обязательно работать на селе. Тетушка моя уговаривала с ней остаться. Она на заводе, инженер. Ну, да я упрямая…
— Это я заметил, — Петро улыбнулся. — Почему все же вы решили работать в селе, а не в городе? Под боком у тетушки как-никак легче и вообще спокойнее, интереснее.
Волкова посмотрела на него искоса:
— Вы меня разыграть хотите? Или испытать?
— Понять.
— Да что же вам непонятно? — с жаром воскликнула девушка. — Я совсем не хочу тихой и спокойной жизни!
Вырвалось у нее это искренне и задушевно, и Петро взглянул в ее лицо уже серьезно.
— К тому же желающих работать в городе очень много, — продолжала Волкова, перекладывая цветы с одной руки на другую. — А от села почему-то отмахиваются.
— Деревенской «глуши» пугаются, — сказал Петро. — Боятся, что театра нет, кино, электрического света. У нас, в Чистой Кринице, до сих пор средней школы, например, никак не соберутся открыть. Еще накануне войны готовились.
— В будущем году откроют обязательно, — ответила Волкова. — Деньги, материалы уже отпустили.
Возвращаясь к своей мысли, она сказала:
— Да… Я знаю девушек, у которых представление о своём будущем самое обывательское: хорошо зарабатывающий муж, наряды, уютная квартирка, по вечерам гости… У нас были такие студентки. Они ногами и руками от села отбивались. И мне не хотели верить, что я сама настаивала на селе. «Комедию, мол, разыгрываешь, рисуешься…»
— Это и я в свое время кой от кого выслушал, когда уезжал из Москвы.
— А я думаю, что нам, педагогам, нужно свой трудовой путь в селе начинать. Обязательно!
Волкова взглянула на Петра пытливо:
— В селе лучше можно проверить, на что ты способен. Личную инициативу проявить в воспитании ребят. Это же очень важно! Ведь первые шаги самостоятельной жизни…
Петро с любопытством наблюдал за ее лицом, очень живым и энергичным. И в то же время, когда она взглядывала на него, было в этом лице что-то по-детски бесхитростное, и глаза ее, ясные, голубые, смотрели вопросительно и доверчиво.
До села оставалось
— Вы уже работали в школе? — спросил он. — Раньше?
— Нет. В эвакуации я в колхозе была.
— Трудно было в эвакуации?
— Совсем нет. Я работы не боюсь. Вы читали дневники Сергея Лазо? Какой замечательный человек!
— В связи с чем вы его вспомнили?
— Он мой любимый герой. У него многому можно поучиться. Мне особенно запомнился один его совет. Лазо писал, что никто не может знать заранее, в каких условиях придется ему быть. Нужно готовить себя к тому, чтобы никакая случайность не застигла врасплох. Научиться переносить лишения… хорошо плавать, а главное, много ходить пешком. Я все время тренировалась. Это потом здорово пригодилось…
За разговорами они не заметили, как подошли к селу. Совсем стемнело. Квакали где-то на реке лягушки. Небо расчистилось от облаков, густую темную синеву его усеяли крупные звезды.
— Вы у кого живете? — спросил Петро, когда его спутница остановилась у крайних домов.
— У школьной сторожихи, тети Меланьи.
— Давайте уж я провожу вас до дому, — вызвался Петро.
— Это лишнее, — запротестовала Волкова. — Я и так задержала вас.
Она забрала свой чемодан, с неожиданной для ее маленькой руки силой пожала руку Петра и быстро зашагала к переулку.
«Если бы Оксана была дома, они непременно сдружились бы», — подумал Петро, все более проникаясь уважением к молодой учительнице.
Дома его ждало письмо от Оксаны.
Петро, не снимая фуражки и не умываясь после дороги, нетерпеливо принялся за чтение.
— Мы с батьком не дождались, распечатали, — созналась мать.
— Батько где? — рассеянно спросил Петро.
— Пошел в правление. Там какое-то большое начальство из Киева приехало…
Оксана сообщала, что дивизия Ивана еще не воюет и стоит пока в лесу, недалеко от фронта.
«Скоро и мы пойдем вперед, — писала она. — Ты не представляешь, дорогой Петрусь, как радостно при мысли, что сможем скоро с победой вернуться домой, к своим родным, к любимому занятию. Такие дела каждый день у нас делаются, что на сердце как в самый большой праздник…»
Оксана просила Петра беречь себя, давала советы, как быстрее поправить его здоровье, и даже приложила очень, по ее словам, хороший рецепт. Затем следовали приветы от Ивана и от Машеньки, просьба писать почаще…
Катерина Федосеевна не мешала сыну читать, но как только Петро сложил письмо, подсела к столу.
— Что же не хвалишься? — спросила она, поправляя фитиль в лампе. — Что тебе в районе сказали?
— Обещают назначить агрономом. Буду тут, в колхозе, около вас.
— Дома будешь, Петрусю? — обрадовалась мать. — Это ж… это ж… Вот же спасибо тебе, сыночку!
Катерина Федосеевна, не сдержавшись, всплакнула от радости. Сбылась ее давнишняя мечта: хоть один сын вернулся под кровлю родной хаты.