Семья Спеллман расследует…
Шрифт:
Петра хотела еще позлиться. Она и в самом деле ненавидела эту татуировку. Но я была права, и мы сменили тему.
– Оливия все еще следит за тобой? – спросила Петра.
– Круглосуточно, семь дней в неделю. Можно мне взять твою машину?
– У меня ее нет.
– А где она?
– У Дэвида.
– Почему?
– Потому что твой папа взял у него машину.
– Почему?
– Потому что ты выбила фары на отцовской.
Я ушла от Петры в блондинистом парике и огромной армейской куртке, которую кто-то забыл в салоне. С тем же успехом я могла надеть иллюминатор на спину. Мама сразу
Миссис Санчес была не рада меня видеть. Зато она обрадовалась, когда я сказала, что подожду Дэниела в свободном кабинете, а не в приемной. Старушка любезно отметила, что светлые волосы не соответствуют моему характеру. Из-за усталости я даже не поняла намека. Просто легла в стоматологическое кресло и отключилась.
Примерно через два часа меня разбудил Дэниел.
– Надо поговорить, – сказал он.
Я еще толком не проснулась, но у меня тут же сработал рефлекс на эти слова – в последнее время я слышала их слишком часто. Дэниел хотел не поговорить о наших отношениях, а положить им конец.
– О нет! – воскликнула я и встала.
– Что такое?
– Мне пора бежать!
– Куда?
– Куда-нибудь!
– Изабелл, нам надо поговорить.
– Мне не надо.
– Значит, мне надо.
– Нет.
– Да.
– Тебе только кажется, что да, а на самом деле нет.
– Сядь.
– Нет.
– Да.
– Ни за что.
– Мы должны поговорить.
– Я только что проснулась.
– И?..
– Ты не можешь бросить меня сразу после сна.
– Почему?
– Потому что тогда я буду всю оставшуюся жизнь ассоциировать дневной сон с нашим расставанием.
По правде говоря, разрыв был неизбежен с того дня, когда мы покупали липовый кокаин. Дэниел задался вопросом, сколько подобных спектаклей ждет его в будущем. Если я могу так поступать с родными, то и с ним смогу. Для Кастильо любовь означала доверие и уважение, у Спеллманов все было куда запутанней.
Дэниел вышел за мной из офиса, бормоча что-то про мои вечные отговорки.
На улице стоял черный блестящий «мерседес» Дэвида, а к нему прислонялся отец, делая вид, что ему плевать на старость, ведь у него есть эта потрясная тачка. По крайней мере, прохожие думали именно так. Печально, что Альберт гордился вовсе не собой, а сыном, у которого была эта потрясная тачка и который мог одолжить ее отцу, если вдруг старшая дочь выбьет фары на двух-трех семейных авто. Однако печальней всего было другое: папа искренне полагал, что если он сядет за руль дорогой и красивой тачки сына, старшая дочь не осмелится ее громить. Да, это было печальней всего.
Отец дружелюбно помахал Дэниелу, но тот еще не простил моих родителей и только хило улыбнулся в ответ. Потом заметил мою расколоченную фару.
– Изабелл, ты знаешь, что у тебя задняя фара разбита?
– Да.
– Что произошло?
Я открыла багажник и достала молоток. Прежде чем отец успел среагировать, я выбила переднюю фару на машине Дэвида.
– Вот что.
Отец разочарованно покачал
– Зачем ты это сделала, Изабелл?!
– Затем, что он разбил мой задний свет.
– А он зачем это сделал?
Отец подошел ближе и все объяснил:
– Когда следишь за кем-нибудь ночью, проще держать в поле зрения машину с одной задней фарой.
– Тогда почему она разбила вам переднюю?
– Тут две причины, – сказал папа. – Во-первых, потому что она спятила от злости и теперь хочет нам отомстить. Во-вторых, потому что так ей видно, слежу я за ней или нет.
– И долго это будет продолжаться? – спросил Дэниел отца.
– Сколько понадобится, – ответил тот и сел обратно в машину.
Отрешенного выражения на лице Дэниела я не заметила, потому что уже продумывала план бегства. Я села в машину и завела двигатель. Сон должен был обострить мои чувства, но в глубине души я прекрасно понимала: чтобы уйти от отца, придется приложить нечеловеческие усилия. Вполне возможно, что это мне не по зубам.
Я проскочила сквозь запруженный бульвар Уэст-Портал и свернула на Оушен-авеню, которая вскоре заметно освободилась. Отец всю дорогу ехал прямо за мной. За шесть лет работы в полиции и двадцать лет частных расследований папа успел попрактиковаться в погонях. Он настигал куда более ловких и бесшабашных водителей, чем я, и знал, что я не стану рисковать своей или его жизнью, поэтому наша гонка была скорее похожа на светскую беседу, нежели на настоящее преследование.
Зазвонил мой мобильный.
– Я могу ездить за тобой хоть весь день, милая.
– Я тоже.
– Изабелл, скажи мне, как все уладить.
– Прекрати за мной следить.
– А ты прекрати бежать.
– Ты первый.
– Нет, ты.
– Кажется, мы зашли в тупик, – сказала я и повесила трубку.
Делая петли, я поехала обратно по жилым улицам района Ричмонд – мимо меня проплывали одинаковые милые домики с белыми заборчиками. Отец ехал за мной, не понимая, что я больше не пытаюсь от него оторваться. Вернее, я придумала способ попроще.
Я остановилась неподалеку от бульвара Джиари в переулке, где парковка практически невозможна из-за обилия домов на две-три семьи. Однако я нашла разрешенное место в двух кварталах от бара, заперла машину и пошла мимо отца к пивной. Тот опустил стекло и крикнул мне вдогонку:
– Куда ты?
– В «Свинью и свисток».
– Зачем?
– Хочу напиться.
И я зашагала дальше, зная, что он клюнет. Отец припарковался в неразрешенном месте, выложил на приборную доску свой старый полицейский значок и пошел за мной.
Он купил нам по первой кружке пива, затем по второй и по третьей. Четвертую я купила вопреки его бурным протестам. Мы с папой потихоньку накачивались, забыв ненадолго о нашей игре в кошки-мышки. Даже нормально поговорили:
– Ну как у вас дела со стоматологом?
– У него есть имя.
– Как у вас дела с Дэниелом Кастильо, доктором стоматологии?
– Хорошо.
– Иззи, когда мы сможем нормально поговорить?
– Когда ты прекратишь собирать сведения.
– Ладно, тогда я начну. Возможно, дядя Рэй ляжет в реабилитационный центр.