Семья Звонарёвых

Неизвестен 3 Автор

Штаб крепости был до отказа заполнен разместившимися здесь организациями различных корпусов и дивизий. Шварц, в черной кожаной куртке с георгиевской петличкой, плохо бритый и, видимо, страшно утомленный, с трудом слушал, что ему докладывал Звонарев.

– Оказывается, ваш командир толковый офицер. Я много лестного слышал о нем в Артуре, да и сейчас подполковник Куприянов не нахвалится им. Особенно после галицийских боев. Его произвели вне очереди в капитаны, представили к орденам. На досуге я займусь изучением записки вашего командира, - пообещал Шварц.

–

Тогда, господин полковник, разрешите мне лучше сейчас зачитать записку, а то у вас досуга никогда не будет, а дело срочное и серьезное, настоял Звонарев.

Шварц неохотно согласился.

– При условии - сперва вместе пообедаем, Сергей Владимирович, предупредил Шварц.

Звонарев не отказался и за обедом рассказал Шварцу, в чем суть предложений Борейко. Полковник сразу заинтересовался ими, забыв про еду, подвел Звонарева к большой карте крепости, где были нанесены все укрепления и батареи. Вместо обеда оба занялись обсуждением того, что предлагалось в докладной записке. Шварц понял, что предложения дельные и их следует как можно скорее провести в жизнь.

– Что бы вам недели на полторы раньше прихать сюда! Тогда еще не начинались бои. Можно было бы сделать многое. А теперь очень трудно или просто невозможно, - сожалел Шварц.

Затем он приказал позвать к себе на совещание командира артиллерии крепости. Вскоре прибыл пожилой полковник с сиплым голоском пропойцы. Ознакомившись с запиской Борейко, он криво усмехнулся и назвал все эти прожекты ерундой. К удивлению Звонарева, Шварц стал яростно защищать предложения Борейко.

– Если уж называть ерундой, то это ваш отказ от таких дельных соображений, какие изложены в записке!
– резко сказал Шварц.

Полковник понял, что допустил какой-то промах, и попытался смягчить свой отказ:

– Поздно, поздно! Не начнись бои, еще можно было бы кое-что сделать, а теперь...
– проговорил полковник, разводя руками.

– Не согласен! Именно сейчас, и немедленно, надо многое сделать. А пока вы свободны!
– отпустил командира артиллерии комендант.

Когда Звонарев уже собирался уходить, адъютант доложил Шварцу, что к нему прибыл начальник эвакуации раненых и больных района Ивангорода доктор Краснушкин. Сергей Владимирович попросил разрешения немного задержаться в штабе крепости.

– Доктор Краснушкин мой близкий родственник. Он сообщит мне новости о доме, о жене и о детях...
– взволнованно проговорил Звонарев.

– Конечно, оставайтесь сколько вам надо! Это редкое счастье встретить на войне близкого человека.

Звонарев около получасаждал в приемной, когда в дверях появился Краснушкин, похудевший, по-военному подтянутый, но по-прежнему радушный, с обаятельной доброй улыбкой.

– Здорово, брае!
– обнимая Звонарева, произнес он.
– Так рад тебя видеть, ты представить не можешь! Даже не ожидал, что так люблю тебя!

Они отошли к окну и Краснушкин принялся неторопливо рассказывать о всех новостях, какие он знал о Варе, детях.

– Скучает наша Варенька! Письма получает

редко. рвется на фронт. И, сказать по правде, боюсь, что она добьется своего. В одно прекрасное утро ты откроешь глаза и увидишь свою женушку где-нибудь на передовой. Такой у нее характер! Это не то, что моя Катя. Не может сидеть спокойно. Такая энергия - просто диву даешься.

"Милая, родная, - думал Звонарев, чувствуя, как волна нежности заливает сердце.
– Прости меня, я виноват перед тобой..."

Да, да, он виноват перед ней, он не может забыть того дня, когда встретил Надю. Он до сих пор чувствует ее сухие жадные губы, видит ее блестящие, слезами подернутые глаза, вздрагивающие ресницы. Виноват, потому что все эти дни после их свидания он полон воспоминаниями, и не только воспоминаниями, а желанием новой встречи.

"Как странно, как все непонятно! Ведь я люблю Варю, она бесконечно мне дорога. Она единственный родной мне человек. Я никогда не оставлю ее просто потому, что не могу жить без нее. А Надя? Что сказала бы Варя, узнав об этом?.."

– Знаешь, Сережа, - слушал он тихий голос Краснушкина, - я постараюсь зайти к вам на батарею. Мне нужно повидать Борейко, передать ему кое-что о жене. К сожалению, не очень приятное. Но сказать нужно. Нет, нет, не сейчас и не здесь. Я буду у вас к вечеру. Передай Блохину, пусть он придет к тебе. Мне он тоже нужен. Ну, пока, дорогой, до вечера!

Когда Звонарев вернулся на батарею, Борейко уже ждал его. Он принялся нетерпеливо его расспрашивать. Со слов Звонарева Борейко узнал в командире крепостной артиллерии полковника Голяховского, пьяницу и забулдыгу.

– Выпили мы с ним вместе не одно ведро водки. Тогда Голяховский был капитаном, а я в его роте младшим офицером. Так ты говоришь, что он мой план назвал чушью? Значит, был трезв. Он всегда мне говорил, что, начни пьянствовать смолоду, наверное, окончил бы две академии и был давно генералом, но, к сожалению, слишком поздно пристрастился к водке и поэтому не преуспел по службе. Завтра обязательно побываю в штабе Шварца и обо всем подробно переговорю. А ты, Сережа, посидишь на КП и постреляешь по немцам. Имей в виду, их внимание приковано к укреплению номер один.

Еще было темно, когда немцы бросились на штурм укрепления номер один и захватили его. Вся русская артиллерия сразу открыла огонь по этому укреплению, а немецкая обрушилась на крепостные батареи.

Расположенные по большей части открыто, крепостные орудия быстро замолкли. Только хорошо замаскированные батареи продолжали вести огонь. В их числе были и две тяжелые гаубичные батареи. Напрасно немецкий самолет, непрерывно находящийся в воздухе, сигнализировал разноцветными ракетами своим батареям: гаубичные батареи оставались неуязвимыми. Немцы не сумели удержаться на занятых позициях и оставили укрепление, стараясь подтянуть резервы, собрать силы для дальнейших атак. Русские, в свою очередь, не стремились занять оставленное врагом укрепление. Зачем? Это привело бы только к лишним потерям, которых и без того было много.