Семья Звонарёвых
Шрифт:
– Бастовать вздумали, голубчики?– обратился он к стоявшему неподалеку Фомину.– Не ко времени. Ничего хорошего из этого сейчас не выйдет. Это вам не девятьсот пятый год.
Фомин вышел вперед и, спокойно остановившись перед генералом, подал ему сложенную пополам бумагу.
– Наши требования, ваше превосходительство.
Голубые умные глаза Фомина спокойно выдержали сердитый взгляд Тихменева, который словно говорил: "Ты у меня еще попляшешь! Расправимся с такими по всей строгости".– "Ты нам не грози, мы не из пугливых, - будто ответили
Предложив Звонареву взять бумагу, генерал прошел в управление.
В кабинете, расстегнув ворот кителя, он принялся читать бумагу. Возмущению его не было границ, когда он бегло ознакомился с требованиями рабочих.
– Чуют, что в воздухе пахнет войной. Узнали, что приехал Пуанкаре. Соображают... Обратили внимание, - он взглянул на Звонарева, - какие глаза у этого рабочего, что говорил со мной? Умница! Спокойный, выдержаный, за собой чувствует силу.
Тихменев плюхнулся в кресло и еще раз пробежал глазами бумагу.
– Вы подумайте только, что они пишут: увеличение расценок в связи с новым заказом, выплата по болезни, ликвидация "черных списков", свобода собраний и сходок, открытие вечерней школы для рабочих... Нет, это уж слишком.
Второй день Звонарев вместе с Тихменевым вели переговоры с делегациями рабочих по поводу их требований. Вполне сочувствуя рабочим, Сергей Владимирович пытался склонить Тихменева на некоторые уступки. Генерал и слушать не хотел. До хрипоты в голосе он доказывал полнейшую неприемлемость требований рабочих.
– Зачем нам спорить и толочь воду в ступе?– сказал ему Звонарев на второй день забастовки.– Давайте представим начальству все требования рабочих, что принять и что отклонить.
– Что вы, что вы!– ужаснулся Тихменев.– Если мы сделаем это, нас с вами выгонят с завода. Только подумать: восьмичасовой рабочий день и увеличение расценок на пятьдесят процентов! Ведь это требование девятьсот пятого года! А у нас, слава богу, тысяча девятьсот четырнадцатый, и за нашей спиной не Маньчжурия, а третьеиюньская Государственная дума.
– ...Со столыпинским галстуком и казачьей плеткой, - напомнил Звонарев.
Тихменев замотал головой.
– Сергей Владимирович, вы, право, несносный человек!
– А то, что творится на заводе, сносно?– иронически спросил Звонарев.– Военный завод - и вдруг бастует в момент приезда столь высокого гостя, как французский президент.
– Да это же не только у нас, черт побери!– воскликнул Тихменев.
– И тем не менее нам надо без шума и как можно скорее урегулировать все эти вопросы, - настаивал Звонарев.
После долгих колебаний Тихменев отважился последовать совету Сергея Владимировича и отправился с докладом к начальнику Главного артиллерийского управления. Вернулся он через два часа в приподнятом настроении и, вызвав к себе Звонарева, объявил, что начальство, учитывая визит французского президента в столицу, нашло возможным удовлетворить некоторые требования рабочих военного завода.
– Верите, у меня будто гора с плеч свалилась, - признался
Звонарев с удовольствием выполнил это поручение. Забастовка на заводе прекратилась. Тихменев окончательно успокоился. Вечером, после обхода оживших цехов, он сказал Звонареву:
– Ну, слава богу, все обошлось для нас без неприятностей. Теперь можно и развеяться. В Главном артуправлении я получил два пригласительных билета на "Зарю с церемонией", которая состоится завтра вечером в Красносельском лагере по случаю визита Пуанкаре. Не хотите ли составить мне компанию? Моя жена заболела, и один билет свободен.
– Не до церемоний мне сейчас, Павел Петрович!– вздохнул Звонарев. Жена все еще в тюрьме. Какие уж тут развлечения!
Тихменев отнесся к его отказу неодобрительно:
– А я бы на вашем месте обязательно воспользовался возможностью побывать там.
– Зачем?– Звонарев непонимающе взглянул на генерала.
– Чудак вы, право, - заметил с улыбкой Тихменев.– Там будет царь с семейством, двор, Пуанкаре и весь влиятельный бомонд. Поверьте, ваше присутствие в таком обществе наверняка бросится в глаза жандармам. Наденьте военную форму со всеми регалиями. Медаль за русско-японскую войну и значок за оборону Порт-Артура. Ну, а рядом с вами буду я, генерал, обвешанный крестами, медалями, с лентой Станислава 1-й степени через плечо. Каково, а?
"А пожалуй, есть смысл поехать с ним!– подумал Звонарев.– Чем черт не шутит, может быть, и впрямь это поможет..."
5
На следующий день в установленный час Сергей Владимирович, облаченный в военный мундир, прибыл на Балтийский вокзал и встретился с Тихменевым, картинно наряженным в генеральскую парадную форму. Все вагоны первого класса были переполнены разодетыми дамами, генералами и придворными. В купе стояла духота, и Тихменев со Звонаревым предпочли остаться в коридоре у открытого окна. Именитые пассажиры говорили преимущественно на французском языке. Французские анектоды, французские салонные шутки, изысканные обращения, манеры, жеманный смех дам и девиц. Ничего русского, все на чужеземный лад.
– Эх, наша матушка Русь!– с искренней горечью сказал Тихменев. Русского слова здесь не услышишь.
Звонарев промолчал.
– Речь французская, а нищета русская, - усмехнулся генерал. Где-нибудь в Париже или, скажем, в Брюсселе вся придворная знать на собственных автомашинах разъезжает, а наша - в поезде или в допотопных экипажах.
"Какая все это мерзкая шваль! Ненавижу, ненавижу!– со злостью и отвращением думал Звонарев, глядя на парадных, надушенных генералов, на их затянутых в корсеты жен, обсыпанных бриллиантами.– И этим людям дано право карать и миловать! От них зависит судьба Вари, моя судьба, наше счастье... Почему они здесь, на свободе, живут, веселятся, сплетничают, а Варя находится, страшно подумать, в сырой камере, бог знает с кем - с ворами, проститутками... Где же справедливость?"