Сэндвич с пеплом и фазаном
Шрифт:
– Пожалуйста, – шепотом взмолилась она. – Они убьют нас обеих.
– Как ле Маршан? – спросила я. – Как Уэнтуорт? Как Брейзеноуз?
Ее лицо обмякло от ужаса, и я тут же поняла, что это была плохая мысль.
– Послушай, – продолжила я. – Нельзя же позволять им издеваться над тобой. Это неправильно.
– Да, – ответила она. – Но так обстоят дела. – И добавила: – Здесь.
Мое сердце сжалось. Этот ребенок и правда напуган. И мой рот заговорил сам по себе:
– Не беспокойся насчет Дрюс и Траут. Предоставь их мне и дай мне знать, если они снова попробуют на тебе свои штучки.
– Но ты же новенькая, – возразила
С сестринским участием я положила руку ей на плечо. Не стоило говорить, что когда дело касается возмездия, Флавия де Люс – это сила, с которой надо считаться.
– Не бойся, – сказала я. – Успокойся.
Думаю, мой план начал формироваться именно тогда.
Пинкхэм постояла в дверях, и на секунду она показалась мне девочкой с картин Вермеера – словно сотворенной из лучей света.
– Ты кремень, Флавия, – произнесла она и ушла.
Я долго сидела в туалете, уставившись на дверь и размышляя.
Во что я вляпалась?
Потом закрыла свою записную книжку и отложила ручку. Правосудие призывает меня.
Палмеру-отравителю придется подождать.
Коридоры женской академии мисс Бодикот, как я уже говорила, представляют собой лабиринт – целую череду лабиринтов, изгибов, поворотов и тупиков. Пол неожиданно превращается из широких досок в крошечные плитки и обратно, стены – то штукатурка, то мрамор, огромные галереи и высокие своды сменяются маленькими темными туннелями и приходится наклонять голову, чтобы миновать их.
Для новичка нет никаких карт или указателей. Предполагается, что ты должен знать внутренности здания точно так же, как лондонский кэбмен знает свой город: они именуют это Наукой – названия и местоположение двадцати пяти тысяч улиц, тупиков, дворов, площадей, переулков и проспектов, а также кратчайший и самый быстрый путь, как попасть из одного места в другое.
«Почему мой разум все время возвращается домой, в Англию?» – задумалась я, в сотый раз поймав себя на подобных мыслях.
Сейчас я в Канаде, в Новом Свете, со всем, что это подразумевает. Я молода, здорова, умна, любопытна и полна энергии, но стоит мне ослабить контроль, как мое сознание сразу же мчится к месту своего рождения, словно почтовый голубь: в Англию и в Букшоу.
Необъяснимо. Раздражает. Мешает.
Я оказалась на верху крутой узкой лестницы, которая вела из узкого Г-образного закутка на первом этаже к неожиданной нише за бельевым шкафом на третьем этаже, и если быть честной, я понятия не имела, где я и как я тут оказалась.
«Соберись, Флавия», – сказала я себе в миллионный раз. Эти слова становятся моим девизом.
Научная и химическая лаборатории, насколько я знала, располагаются в одном из крыльев здания: достаточно далеко, чтобы запахи не загрязняли священную атмосферу. Я заметила мензурки и лабораторные стаканы, когда мы были на хоккейном поле, и по словам ван Арк знала, что отдел науки и относящийся к нему музей естественной истории находятся рядом.
– Научка? – спросила я у девочки в кардигане и с ракеткой для сквоша в руках, обогнувшей меня и постучавшей каблуками вниз по лестнице.
Она на миг притормозила и резко кивнула налево, при этом ее волосы распустились, скрыв ее лицо. И исчезла.
Я пошла налево и нашла, что искала: официальные большие черные буквы, написанные на зеленой стене на уровне глаз. НАУКА И ХИМИЯ.
Оба
Должно быть, это музей естественной истории. Небольшой, но на удивление хорошо оснащенный для своего размера. Стеклянные витрины демонстрировали, похоже, срез всего живого: птиц (я опознала чучело вымершего странствующего голубя, фотографию которого мне доводилось видеть в одной из завораживающих энциклопедий Артура Ми), бабочек, пчел, мотыльков и прочих насекомых, аккуратно пришпиленных к карточкам и подписанных. Все на свете от млекопитающих до минералов и от ископаемых до рыб.
Я подергала дверь, но она была заперта.
Изогнув шею, я рассмотрела в углу человеческий скелет на железной подставке. При виде его у меня перехватило дыхание, поскольку я подумала о Йорике, моем милом скелете, терпеливо ожидающем в моей лаборатории в Букшоу. Йорика подарил дядюшке Тару великий натуралист Фрэнк Букланд, который не только оставил автограф на черепе, но и аккуратно начертал на лобной кости игривую надпись: multum in parvo – «многое в малом», которую можно воспринимать как своего рода шутку.
Рядом со скелетом находилась стеклянная витрина, где аккуратными рядами выстроились черепа животных, вываренные и отбеленные, ранжированные по размеру. Здесь было все от того, что я приняла за череп мыши, до человеческого, завершавшего экспозицию.
Над витриной на стене висел огромный череп с рогами – американский лось. И это тоже казалось шуткой для знатоков. [10]
Я начинаю подозревать, что все профессионалы биологических наук, должно быть, разделяют с другом Шерлока Холмса доктором Ватсоном своеобразную иронию. Может быть, это забавно, но если подумать – по-детски. Химиков никогда не поймаешь ни на чем подобном.
Ну почти никогда.
Все же должна признаться, что размышляла над идеей с утра пораньше прокрасться на кухню, стянуть несколько яиц и взбить шоколадный мусс. Я бы пристроила его в витрину, чтобы утром его обнаружили.
10
В английском есть выражение «from mouse to moose», буквально – «от мыши до лося»; возможные русские аналоги: «от А до Я», «от мухи до слона».
Любой мало-мальски сообразительный человек сразу же проследил бы связь. [11]
Если нет, еще лучше. Больше загадочности. Стенгазета посвятила бы этой новости весь день.
«Полуночный мародер вторгся в музей!»
Но я придержала эту идею при себе, как часто делаю, и пошла дальше.
В конце коридора находился вход в химическую лабораторию. Подходя все ближе, я от волнения задышала быстрее. Я вступаю во владения Милдред Баннерман, преподавательницы химии, оправданной убийцы, королевы фей.
11
Флавия намекает на игру слов: moose, mouse, mousse (лось, мышь, мусс).