Сенсация по заказу
Шрифт:
— Вообще-то могли бы и встать из уважения к хозяину кабинета. — Он подумал и застенчиво добавил: — И генеральскому званию.
— Да будет вам, я и сам генерал. — Тем не менее Турецкий поднялся, представился и протянул руку.
— Это как? — заинтересовался Челебадзе. — Вы же следователь?
— Вот именно — не частный же сыщик. Состою на государевой службе, госсоветник юстиции третьего класса. Что абсолютно эквивалентно вашему чину.
— Ну что ж, коллега, в таком случае я весь к вашим услугам.
— Я на самом деле чувствую себя неловко, — признался Турецкий, — оттого, наверно, и хамлю, это такое природное качество…
— Знакомо, —
— Мне мой шеф приказал сюда явиться, дескать, вы мне все про жизнь объясните. Вот я и… — Александр Борисович виновато улыбнулся и развел руками.
— А конкретней?
— Паперфторан.
— Вах, — прочувствованно сказал Челебадзе.
И позднее Александр Борисович вспоминал, что этого неподражаемого «вах» (говорил-то Челебадзе по-русски исключительно чисто) оказалось достаточно, чтобы Турецкий изменил свое мнение о профессоре Белове вообще и о его открытиях в частности. Как-то интуитивно это произошло. И мгновенно. Потом, правда, последовали и аргументы материального порядка.
Меркулов действительно лечился у Челебадзе, но это к делу отношения не имело.
Военный хирург и анестезиолог, генерал (а тогда еще полковник) Иван Вартанович Челебадзе много оперировал в Чечне — во время обеих военных кампаний. Он был близко знаком с гражданским хирургом Игнашевичем, оперировавшим преимущественно детей.
— Мы с ним кореши, понимаете, — сказал Турецкому Челебадзе. — Я детей оперировал, и он детей оперировал, только он — с мячиками и велосипедами, а я — тех, что в погонах и с автоматами. Может, как раз его вчерашних пациентов… Незадолго до начала чеченской войны у Игнашевича вышел такой случай. В Москве шестилетний мальчик был сбит грузовиком. С переломами в тазобедренной области и травмой головы его доставили «скорой помощью» в ближайшую детскую больницу. Все бы ничего, но там ошиблись с группой крови. Наступило заражение. Смерть была практически неизбежной. Врачи, ежедневно видящие эти страшные картины, были готовы смириться. Для родителей, которые ночевали в больнице, это было немыслимо. Собрали консилиум. И вот на нем детский хирург Игнашевич сказал: «Последняя надежда — у профессора Белова есть какой-то препарат, который теоретически может помочь…» — Теоретически! — ухмыльнулся Челебадзе. — Никто же ничего не знал! Вообще! А Белов болтался под Москвой, занимался как раз созданием своей этой хаты-лаборатории. Кое-как нашли его. Он сразу все понял и послал в Москву своего сотрудника, Кобрина, кажется…
— Колдина, — поправил Турецкий.
— А! — кивнул Челебадзе. — Тот примчался на такси — привез две ампулы паперфторана. А Белов остался в Лемеже, не мог почему-то уехать. Да и не нужен он был там, не врач ведь. Через некоторое время Кобрин ему позвонил и говорит: «Пацан жив. После введения первой ампулы, кажется, стало лучше. Но наблюдается жуткая дрожь. Никто не знает, что делать. Тут все просто обосрались!» «Вводи вторую немедленно», — сказал Белов. Как отрезал, сказал. Кобрин переспрашивает: «Ты уверен, последствия непредсказуемы?» Тот его обложил. «Вводи!» — кричит. Все хирурги, анестезиологи — в панике. Никто ответственность не берет. Игнашевич и тот струсил… Кстати, знаете, такой защитник есть в ЦСКА? Так вот, струсил, не цээсковский, а хирург детский, да… Но Кобрин…
— Колдин.
— …ввел препарат.
— И пацан выжил? — спросил Турецкий. Челебадзе кивнул. Потом сказал восхищенно:
— Какая наглость, а? Примечательно, что это было еще до получения
— Какого разрешения?
— А на клинические испытания на людях. Смелый черт, а?
— Вы о Белове?
— О ком же еще?… Когда я поехал в Чечню, я уже знал, что к чему, просто тупо взял с собой огромный запас паперфторана. Он и тогда еще не был разрешен!
— Где же взяли в таком случае?
Челебадзе помолчал, потом придвинулся к Турецкому:
— Между нами и, как это у вас… не для протокола?
— Даю слово.
— Купил, — с неистребимой кавказской гордостью сообщил Челебадзе.
— У кого?!
— Так у Белова же! Объяснил ему все. Он в два счета где-то подготовил промышленное производство, пока я деньги выбивал. А я — телеги в Минобороны: нужны средства на то, на это… А сам все — в папер-фторан! Бац! Бац! Колоссальные бабки.
— Белову?
— А то кому же? Вот он свою Лабораторию пресловутую на них и отгрохал. Он не сребролюбивый был, я с ним толком не знаком, но не верю, чтоб себе хапал, нет. У таких доминанта в другом…
— И в чем же? — Турецкий ждал с любопытством.
— Все для дела. Бойцы.
— Значит, Белов был боец?
— А то кто же? Так что вы правильно самоубийство это копаете. Поверить невозможно.
Все было ясно, и говорить больше было не о чем, но Турецкий не удержался:
— И что в Чечне было, Иван Вартанович?
— А что? Будто не знаете. Приехал, а там — кровавая бойня. То электричества не было, то рефрижераторы не работали. В общем, донорскую кровь хранить негде. Ранения — дикие, невозможные! Даже рассказывать не стану. Руки — там, ноги — сям. Вах!.. Не буду, не буду. — Похоже было, он сам себя уговаривает. — Очень многих спасли благодаря беловскому препарату, очень многих.
— Я никак не пойму, этот препарат все-таки признали, ввели в общую практику? Мне Винокуров сказал, что в промышленное производство он так и не вышел.
— Винокуров сказал? Винокуров ученый, а не доктор, он много знает, да мало умеет. Ввели паперфто-ран, да! Правда, за это время к нему успела примазаться куча всяких… исследователей. Там была масса побочных эффектов — положительных. Оказалось, и то им можно лечить, и это профилактировать. Признать признали…
Турецкий встал.
— Все, что было надо, я услышал. Спасибо огромное.
Челебадзе махнул рукой:
— Белова жалко. Что там такое у него здесь, — он постучал себя по голове, — вышло?
— Разбираемся. — Турецкий сделал шаг к двери.
— Интересная у вас фамилия, Александр Борисович, — вдруг сказал Челебадзе. — Тренер такой знаменитый есть, Геннадий Турецкий.
— Я в курсе. Пловцов тренирует. — Тут Александр Борисович вспомнил о предупреждении Меркулова: грузин — страстный болельщик.
— Да, — мечтательно сказал Челебадзе, — Попов — это, конечно, была фигура, второй такой нескоро появится. Не при нашей жизни. Но я все-таки больше футбол люблю. Вот на той неделе…
— Я поехал, — быстро сказал Турецкий. — Море срочных дел, извините. И спасибо за помощь.
— Да какая там помощь? — махнул рукой Челебад-зе. — Вот когда из вас литр крови вытечет — тогда обращайтесь!
Когда Турецкий уже шел по коридору, его нагнал мощный генеральский крик:
— А этот академик, который на Белова баллон катит, просто завистливый старый пердун, так и знайте! — Видимо, Челебадзе показалось, что Турецкий на расстоянии метров тридцати может его не услышать, потому что рев повторился: — Старый пердун!