Сепультурум
Шрифт:
Кирпич в его руке казался бесполезным по сравнению с этой тварью. Тварью-убийцей, холодным созданием, которое не утруждает себя милосердием или сочувствием. Машиной.
Щелчок, стрекот, а затем линзы расширились и раздался чирикающий сигнал обнаружения.
Кристо приготовился. Он не смел пошевелиться, но чувствовал, как дрожит Селестия у него за спиной. Черви возились, забираясь под одежду, в волосы… корчились на лице. Он старался не представлять, как они пируют его мертвой плотью, опустошая тело, а также те голые кости, которые от него останутся. Он боролся с желанием стряхнуть их, бежать из проклятой башни со всей ее гнилью и вонью. Не надо было сюда идти. Надо было направиться прямиком
Он оставался неподвижен, а машина как будто разглядывала его. Их разделяло всего десять или пятнадцать футов, медленно ползущий вдаль туман скрадывал дистанцию.
Прозвучал приглушенный звон, и она отвернулась, запрыгав прочь на своих вывернутых ногах. Через считанные секунды она исчезла, направившись на какое–то мрачное дело, и вместе с ней пропал и парящий силуэт.
Кристо прождал еще шесть минут, после чего поспешно и с отвращением смахнул с себя червей. Затем опустошил желудок, откашляв целую лужу, практически целиком состоявшую из горячей желчи. Ни страх, ни усталость до ломоты в костях от этого никуда не делись. Мускулы горели. Ему хотелось остановиться, поспать. Стоя на четвереньках и отплевываясь, чтобы избавиться от едкого привкуса во рту, он задумался, не поступить ли так. Карина зашевелилась, и с ее губ сорвался слабый стон. Он встал — медленно, но он снова был на ногах.
— На запад… — сказал он Селестии. Та была белой как мрамор, но вымотанно кивнула.
Они снова вошли в туман, смирившись с обитавшими в нем чудовищами.
Глава IX
Выхода нет
Первым погиб привратник, Гюнтер. Бледные быстро до него добрались, и он с криком исчез в черноте, оставив на половицах процарапанные следы ногтей. На щеку Моргравии брызнула горячая артериальная кровь. Судя по воплю, она принадлежала дорожному смотрителю. Следом раздались и другие звуки — пережевывание, раздирание. Отключившись от них, она уже двигалась, нащупывая дверь, пока глаза привыкали к темноте, и жалея, что ее оружие пусто.
Следопыт щелкнула фонарем, прикрепленным к ее арбалету, и яростно замахала им, пытаясь сориентироваться. Зернистый луч наткнулся на мертвенные лица, голодные и злобные, перемазанные красным и покрытые волокнами мяса. Она отпрянула, оступилась и упала. Они набросились на нее, словно стая падальщиков. Она кричала и отбивалась, но потом ее крики стали выше и отчаяннее — она осознала, что с ней происходит, как ее разделывают и поглощают. А затем все кончилось, осталось только фырканье, раздирание и исступленное пиршество.
Часть баррикады обрушилась на портового рабочего, практически похоронив того под собой. Он пробивался на свободу, отрывистые проблески луча упавшего фонаря высвечивали его борьбу. Он уже почти успел выбраться, когда скрюченная рука схватила его за лицо. Ногти вспороли щеку, выдрав из нее кусок, и он завопил. Страх явно выдал, насколько он молод. Несмотря на хлещущую из него красную жидкость, он продолжал двигаться, пока другая рука не вцепилась ему в ухо и не оторвала его. Еще одна сомкнулась на лбу, оставляя борозды на скальпе и частично снимая его. Еще одна впилась в другую щеку и потянула. Плоть разорвалась, будто влажная бумага. Затем шея. Зубы вгрызлись в плечо, в мякоть предплечья. К концу он был настолько изуродован, что его уже едва ли можно было назвать человеком.
Увидев, как его пожирают, Моргравия стиснула зубы и отвернулась — теперь он стал просто мясом. Раздавленный ногой фонарь зашипел и потух, скрывшись под
Еле успев, о чем свидетельствовали полученные порезы, она пролезла в дверь. Арум Перегонщик захлопнул ту за ней, задвинул массивный засов и быстро отступил назад — к нему потянулось множество жадных скрюченных когтей. Бледные навалились на клетку, и сетка впилась в кожу тем, кто находился на переднем краю орды, пустив им кровь.
Они с Перегонщиком быстро переглянулись, и тот ответил легким кивком. Моргравия решила, что он невыносимый засранец, но, возможно, не совсем бесполезен и не лишен мужества.
— Здесь есть черный ход? Подвал? Что–нибудь?
Бармен, к которому она обращалась, покачал головой:
— Замуровал много лет назад. Чем меньше входов, тем легче охранять заведение от банд.
— Меньше входов, меньше выходов… — горестно заметил Перегонщик. Он занял позицию рядом с Маклером, явно выполняя свой контракт по ее защите. Сомелье тоже стоял рядом, и Моргравия опять задумалась, насколько далеко простираются умения сервитора сверх разливания вина для состоятельной хозяйки. Даже среди всего этого омерзительного бардака Маклер выглядела спокойной, плотно скрестив руки на груди и спрятав кисти в рукавах одеяния.
В комнате позади бара размещалось спартанское жилое помещение, а также склад. В нишах ожидала своего часа пара отключенных сервиторов с пустыми глазами. Руки-вилы для подъема грузов свисали по бокам. Они были не такими, как сомелье. Примитивнее. Неопрятнее. Их киберорганическая природа была очевидна. Собраны по кусочкам.
— Ты можешь их запустить? — спросила она бармена.
— Понадобится время.
— У нас его нет.
— Значит, нет.
Моргравия мысленно нахмурилась. Она еще раз осмотрелась. Немного света проникало снаружи через вентиляционные щели, но те были слишком узкими, чтобы через них пролезть. По чуть более светлому оттенку кирпичей было видно, где когда–то находилась задняя дверь. Вдоль стен тянулись стеллажи. По углам были свалены бочки, ящики, странная отдельная бутыль или бочонок. Никакого оружия. Ничего полезного, кроме собственно пространства. Жалкий писарь выжил. Он сбежал сюда и съежился во мраке, стараясь не слушать и не думать. Ее подмывало вышвырнуть его наружу и заставить заслужить себе место, но учитывая то, как решетка уже прогибалась внутрь, вскоре это, видимо, утратило бы всякое значение. Фаркум также обосновался здесь, но он сидел в одиночестве, предоставив сражение с мертвецами своему наемнику, а сам рылся в ящике с дорогими напитками.
— Сделай что–нибудь… — произнес он, утирая со рта пролитую жидкость. — Или ты не такая могущественная, как утверждаешь?
Моргравия тосковала по недавнему времени, когда он еще не говорил на ее языке. Слушать жирного ублюдка и так было неприятно, но теперь она его еще и понимала.
Тот глумливо улыбнулся.
— Ты же из Инквизиции. Твои воины… приведи их.
— Нет никаких воинов, — мрачно отозвалась Моргравия. — Только я.
Ухмылочка стала шире, и к ней добавилась толика угрозы:
— Значит, у тебя нет никакой силы.
— У меня есть полномочия, данные Императором. Есть Его воля и замысел. У меня есть сила, — резко заявила она и метнула взгляд на Харату, как бы предупреждая того не делать ничего, что сократит его, вероятно, и без того весьма невеликий жизненный срок. Он подошел к дверному проему, когда услышал разговор. — У меня просто нет силы, чтобы спасти тебя.
Решетка опять прогнулась. Из–за давящей на нее огромной массы тел она искривилась и стала напоминать опухоль на металле. Один из уголков сорвался с креплений. Писец зарыдал и продолжал плакать, пока Фаркум не наклонился к нему и не заставил замолчать пощечиной.