Серая Дружина-1: Сердце Крона
Шрифт:
Йехар пытался напроситься меня сопровождать, но я предложение отклонила. Наличие прямолинейного рыцаря с раздвоением личности в этом разговоре почему-то не очень успокаивало.
Тано отыскался у самого берега реки. Он сидел в излюбленной позе поэтов: обхватив руками колени и положив на них подбородок. Меча он так и не снял, и как он сумел принять довольно замысловатую позу с тяжелыми ножнами на боку – для меня осталось неразрешимой загадкой. От мыслей Тано тянуло печалью, от лица тоже, да и вообще облик у него был отнюдь не сияющий. Это было честно и закономерно:
– Вы могли не тревожиться, - заметил он, задумчиво глядя на воду, - здесь вас никто не тронет. Сегодня ваш покой охраняю я.
Я села рядом, стараясь все же держаться подальше от меча. Вода притягивала и мой взгляд тоже, я еще в детстве любила смотреть на воду, я даже разговаривала с ней, и мне казалось, что она отвечает. Смешно сказать – мама меня пару раз даже к детскому психиатру водила.
После первого, непроизвольного призыва стихии я больше не говорила с ней, но всегда помнила, что чаще вода жаловалась. И думала потом много раз: может, разница и в этом? Между «стихиями жизни», «стихиями мести» и «стихиями молчания»? Огонь и металл, говорят, никогда никому не жалуются, а воздух склонен к холодному сарказму.
А земля кричит, и ее адепты вечно носят в себе этот крик и желание: вот бы люди услышали, хоть на секунду…
– Ты ведь теперь тоже человек.
– Не вполне. Сердцу Крона трудно отнять все у тех, кто словно разорван надвое. Чья сила распределена, как у Йехара, - пояснил он, будто почувствовав мой недоуменный взгляд. – Его клинок пылает не просто так. Вы ведь заметили, что он не может жить без него?
Еще бы нам было не заметить, когда нашего странника почти хватил сердечный приступ. Дней пять назад, когда нас решил поубивать Нефос, у хижины Герема.
Пять дней? Такое ощущение, что все было то ли в прошлом квартале, то ли в прошлом году.
– Душа и магические силы вашего друга разорваны между ним и его Глэрионом, - Тано говорил шепотом, очень печально, - это его давнее проклятие: он никогда не может расстаться с клинком. Я заметил сразу же, как познакомился с вами. Наше сходство…
Но с кем или с чем он разделил свою силу – Тано не сказал, а мне показалось неудобным спрашивать.
– Мы думаем, что ко всему этому причастна Атея. Кажется, она может менять обличия…
– Она не только меняет облики, - спокойно заметил бог смерти, - от рождения ей был дан дар более страшный: она читает в сердцах смертных и богов и угадывает их сокровенные помыслы. Затуманивает глаза даже вещим…
Кажется, я поняла, как ей удалось заполучить в свою коллекцию Зевея. Достаточно было создать смазливое личико да пальцем поманить. Может, про оракула он потом выдумал, чтобы спастись от праведного гнева супруги.
– А ты?
– А я как все, - печально откликнулся Тано, - не устоял перед ней, и дар предвидения оказался бесполезен.
Горькие складки легли у рта «готичного юноши», и он разом показался мне древним стариком. Тано заговорил тихо, болезненным, прерывающимся голосом, и, пока он говорил, его глаза не отрывались от текущей внизу реки.
–
Он замолчал, и я не выдержала, задала тот вопрос, который обязана была задать.
– Как это?
И он ответил одним словом:
– Больно…
И потом мы сидели рядом и смотрели на воду еще долго, и я точно знала, что никогда не решусь нарушить это молчание. Но Тано в конце концов заговорил, только голос его теперь стал безжизненным и холодным, как те, которых когда-то касался его меч:
– И долгие годы я мечтал, чтобы кто-нибудь, чтобы появился хоть кто-нибудь – и мне не пришлось бы идти по моей стезе в одиночестве. Кто-нибудь, кто понял бы меня… и пошел бы рядом, но меня сторонились даже бессмертные, которым не грозил мой клинок. Я не удивлялся этому, я понимал, я такой…Обреченный разлучать любящих, кто сможет вынести со мной мой жребий? Но разве я мог запретить себе мечтать? И тут появилась она. Лесная нимфа, что не расставалась со своею свирелью, – она не испугалась, увидев меня, она пошла мне навстречу. Говорила, что ощущает душой горечь моих бесконечных скитаний. Говорила, что готова разделить со мною холод Эйда, если нужно.
Он еще помолчал, потом добавил без тени злости, а только с обычной лирической грустью:
– Она говорила так, что мне до сих пор трудно поверить в то, что она сделала это… - а потом уже почти весело: - Я не жалуюсь. Я даже доволен, но иногда я вспоминаю, что может случиться, если она и далее будет…
Мне очень хотелось уйти и не слышать следующей фразы, которую я предугадала не хуже здешних вещих богов, но Тано не дал мне даже подняться:
– Иногда я думаю: лучше бы она меня убила. Я поверил ей…
Я положила ему руку на плечо, понадеявшись при этом, что он не относится, наподобие Веслава, с отвращением к простому жесту утешения или к слову благодарности. Он не отстранился, и, хотя глаза остались печальными, складка у губ разгладились, передо мной опять был юноша.
– Вы не только отважны, - сказал он тихо и без намека пафоса в голосе.
– Сострадать тому, кто отнял столько человеческих жизней, исторг столько душ, а ведь мне приходилось пить жертвенную кровь и у могил младенцев…
– Но ведь это не ты решал, умирать им или нет. Это эти ваши… как их… мойры.
– Быть орудием и не иметь возможности что-либо изменить – хуже стократ, - бог смерти грустно пожал плечами. – Счастливы те, кто может бороться против своей сущности – ты можешь передать это остальным, кто знает, о чем я, – тот поймет. Наверное, ты хочешь спросить у меня, куда теперь лежит ваш путь? Должно быть, к вратам моего дома.
– И ты нас проводишь? – я поднялась на ноги, понимая, что разговор закончен, и только слегка удивляясь такому гостеприимству Танатоса. Дальше удивление пошло по возрастающей – когда Тано покачал головой.