Серая Орда
Шрифт:
От ушедшей реки сохранилась пара грязных лужиц, в каких и карасю не выжить. Лягушкам, пожалуй, самое место, но и тех не видно, не слышно.
Совсем иное зверьё обитало в Старице. Всё вокруг кишело пищащими тварями серо-ржавой масти. Они не бросались друг на друга, не спорили за съестное, а просто бегали туда-сюда по земле, да по спинам товарищей, не пытаясь, однако, выбраться из ямы.
— Что за звери диковинные? — удивился Сокол
— На крыс похожи, — заметил Варунок. — Только окрас другой
— Крысы, — согласился чародей. — Они самые и есть.
Отступив в ивняк, мещёрцы скинули мешки и присели передохнуть.
— Серая Орда, надо же, — подумал вслух Сокол. — Мы-то с князем полагали войско людское будет.
— Я ж говорил, твари, — напомнил юноша.
— Странно только, отчего они сидят здесь, чего ждут?
— Тот человек, который весть передал, говорил, что ждёт орда рождения царя своего. Головы.
— Головы?
— Слышал, о чём монахи в Ишме шептались?
— Так краем уха.
— Ну вот. А я наслушался вдоволь, — Варунок поморщился от воспоминаний. — Когда Голова вызреет, тогда и пойдёт орда наши края пустошить. А до тех пор выжидает.
Они вновь подползли к краю.
— Что-то не видно никого, кроме крыс.
— Не видно. Может в норе какой сидит. Может под телами сокрыт. Если бы удалось его прикончить, тогда и угрозе конец. Без Головы, это всего лишь крысы. Крупные необычайно, да, но безмозглые.
— Вон там, — показал чародей. — Шевеление вроде какое-то.
Они переползли поближе и на противоположенном склоне разглядели, наконец, Голову. Крысиный предводитель ничем не походил на своё войско. Туша. Мерзкий ком мяса и шерсти. Ни лап, ни глаз, ни рта. Он забился в какую-то трещину, совершенно слившись с землёй, и если бы не редкое дыхание от которого туша то и дело вздымалась, разглядеть Голову было бы невозможно.
— Странно, — с сомнением произнёс чародей. — Не всё ладно складывается.
— Почему?
— Тебя вот, к примеру, почто монахи держали?
Юноша нахмурился.
— Я им нужен был, чтобы на след Голову поставить.
— На след? Почему ты?
— Как я понял, им требовался человек, который всю Мещеру своей считает. Не село, не город, а всё княжество целиком. Вроде как стремление моё орде передать. Толчок такой.
— Понятно, — догадался Сокол. — Кто-нибудь попроще мог орду только на своё село навести. А князь, как бы… понятно.
— Вот бы того Голову, сейчас прикончить, пока он в силу не вошёл, — повторил княжич.
— Боюсь, не позволят нам твари вниз спуститься, — покачал головой чародей. — Смотри, как рыскают, даже лягушек поели всех. Любопытно, чем они теперь-то кормятся?
— О том лучше и не гадать.
Почуяв за спиной угрозу, Сокол успел повернуться. На большее не хватило времени. С мечами наголо, к ним приближались четыре монаха. Ещё двое с самострелами стояли поодаль, держа чародея с княжичем на
— Сейчас узнаешь, чем они там кормятся, — буркнул тот самый толстяк, что наведывался среди ночи в дом с заколоченными окнами. И Сокол понял, что сказал он так, вовсе не из желания напугать. Толстяк действительно собирался сбросить чародея вниз.
Однако, разглядев лицо, монах передумал.
— А, это ты, колдун? Вот куда, выходит, забрался, — он зло ухмыльнулся. — Молись своим поганым богам, ибо тебя трогать не велено. Иные на твой счёт указания.
Монах перевёл взгляд на Варунка.
— А ты щенок, обратно вернёшься. Шустрый ты оказался. Не ожидали мы таких колен с голодухи. Куроеда кончил. Силён! Придётся теперь охрану удвоить.
Прочие воины церкви стояли молча, из чего Сокол заключил, что толстяк значился у них старшим. Так и оказалось. Он распоряжался, остальные выполняли приказы. Лишь однажды, какой-то воин обратился к толстяку и Сокол расслышал имя — Жмень.
Пленников связали, да здесь же, в зарослях, и бросили. И словно забыли про них. Даже мешков дорожных не обыскали.
— Весточку Пахомию отвезёшь, — распорядился Жмень, подозвав молодого монаха. — Ему решать, что и с кем делать.
Верховья Цны. Май.
Верный своей привычке, заранее заботиться о возможном отступлении, Рыжий ушёл в город и пропадал там до вечера. Вурды даже устали задирать Евлампия, и задремали, пока тот ходил.
— Порядок, — сказал Рыжий вернувшись. — Для драпа всё готово. Остался сущий пустяк, найти Сокола.
Первый день наблюдений не принёс ничего, кроме затёкших ног и зудящих задов. Лохматый жил наверху один, его разбойники поселились в дешёвых покоях ярусом ниже. Потому разговаривать вожаку было не с кем.
Зато на следующий вечер пожаловал важный гость. Они загодя услышали шаги и, когда раздался стук в дверь, все четверо метнулись к стене и прильнули к отверстиям. Даже Евлампий не устоял перед соблазном. Оно и понятно. Два дня безделья в четырёх стенах при полном молчании — не шутка.
Поздний гость держал в руках посох, а одеждой походил на священника. В его движениях и словах читалось превосходство над разбойничьим атаманом. Он говорил с предводителем ватаги едва ли не как с мелким служкой — презрительно и требовательно.
— Ты опоздал на два дня, — произнёс гость, выслушав приветствие. — Ты нарушил наш уговор.
— Мне трудно было собрать парней, — ответил Лохматый, нахмурив брови. — Я и так спешил изо всех сил…
— Слушать оправдания мне ни к чему, — оборвал гость. — Поговорим о деле.
Собеседник Лохматого повернул голову так, что следящая за ним четвёрка смогла разглядеть лицо.
— Это же Пахомий! — прошептал поражённый Евлампий. — Я тебе говорил о нём… Это его Алексий отправил к этой самой Старице…