Сердца Лукоморов
Шрифт:
– Ты пошёл бы, мил друг, портки надел бы, что ли, не то правда придёт Ярыжка, будет всем нам крышка. Или будет, но не всем. И ты ещё мне денежку должен, как обещал. Или не обещал, но всё равно должен.
Я помялся, мне очень не хотелось возвращаться к возлежавшей на подушке лягушенции, но не оставаться посреди трактира без штанов. Я набрался мужества и пошёл наверх, удивляясь, откуда здесь, в этой вросшей в землю по самую крышу избушке, ещё и второй этаж.
– Во! Муж пришёл!
– увидев меня, радостно квакнула Жаба, которая валялась поперек подушек.
Я
– Квак, квак, квак, - проквакала моя новоиспеченная супруга. Значит, супружеский долг ты отдавать не желаешь?
Подумав, я всё же решил быть предельно честным, чтобы не дарить ей напрасных иллюзий, и решительно помотал головой.
– Квак, квак, квак, - опять проквакала Царевна.
– Ну твак и что делать будем? Квак же мы с тобой будем жить дальше?
– Квак-нибудь проживем, - машинально квакнул я в ответ я, не желая пока высказывать свою, совсем не совпадающую с её, точку зрения на наше дальнейшее совместное проживание.
– Ты смотри квакой! Ну и муженёк мне достался!
– всерьез рассердилась Лягушка.
– Мало того, что долг супруге не отдаёт, твак он ещё и дразнится! Ты у меня не балуй! Я на тебя управу быстро найду!
Она так не на шутку разволновалась, что под большим ртом на шее у неё образовались два огромных пузыря, которые надувались и опадали.
– Я не хотел тебя обидеть, извини, я случайно квакнул, - поспешно стал оправдываться я, боясь, как бы она и вправду шум не подняла, а мне это было совсем ни к чему.
Про себя я уже твердо решил как можно скорее смываться отсюда, из этого непонятного трактира с его безумными обитателями, вообразившими себя чёрт знает кем! Бежать, и чем скорее и дальше, тем лучше. Вот только как это они мне жабу подсунули? Да ещё и говорящую. Все они здесь в сговоре...
– Ну? Что стоишь, как истукан? Давай, успокаивай свою Царевну Лягушку, - раскрыла рот до ушей Жаба.
– Тогда, может, снизойду, не стану на тебя жалиться.
– Как же и чем мне тебя успокаивать?
– покорно вздохнул я, уговаривая сам себя немножко потерпеть её дурацкие капризы.
– Квак, квак, - выкатила она глазищи.
– Долг сполняй, вот квак. Это меня может немного успокоить. В некоторой степени.
– А больше тебя, Царевна Лягушка, ничего успокоить не может? упавшим голосом выразил я слабую надежду.
– Может, хотя и не полностью, - покривилась жаба.
– Так и быть. Чеши мне пятки, пока я не усну.
Я посмотрел на её скользкие перепончатые лапы и внутренне содрогнулся, но всё же, трезво поразмыслив, пришёл к печальному выводу, что это не самый худший вариант, и приступил к чесанию.
Только я дотронулся кончиками пальцев до её пяток, как Лягушка с громким возмущенным кваканьем подпрыгнула до самого потолка.
– Ты квак это пятки чешешь?! Это тебе что, спина, что ли?! возмутилась она.
– Кто же твак пятки чешет?!
– А как надо-то?!
– рассердился я.
Царевна
– На вот, щекоти, а я спать буду.
Я вздохнул и приступил. Лягушка прямо балдела от чесания. Она хрюкала, как поросёнок, даже пузыри от удовольствия пускала, но не спала.
– Слушай, - с некоторой надеждой вспомнил я вдруг сказку.
– А ты шкуру сбрасывать можешь?
– Я тебе что, скорняк, что ли, шкуру с себя сдирать?
– обиделась Царевна.
– Тебе-то, кванечно, не жалко, не твоя шкура. Так что не надейся, знаю, о чём думаешь. А по мне, так я и в шкуре достаточно хороша. Или ты со мной не согласен, муженёк, что я и без того хороша? Так что давай, чеши да помалкивай. А я на себя полюбуюсь...
Она заложила ногу на ногу, мечтательно потянулась и с любовью стала смотреть на большой никелированный шар, украшавший спинку кровати, отражаясь в нем как в кривом зеркале, что, впрочем, её уже нисколько не могло испортить.
Я покорно уселся на кровать и пёрышком старательно щекотал ей пятки, с нетерпением ожидая, когда же она, наконец, уснёт. Царевна от удовольствия подгибала длинные перепончатые пальцы, блаженно жмурилась и даже, как мне изредка казалось, довольно похрюкивала от удовольствия.
Но всё же она уснула.
Я с отвращением отбросил перо и на цыпочках вышел из комнатки, осторожно прикрыв за собой двери, оставив мою Царевну почивать в одиночестве.
В зале трактира всё так же сидели, уперевшись лбами друг в друга, Вепрь и Медведь, возле ларя поскучневший, побелевший от муки Буян лежал на пузе перед чистой холстиной, на которой сортировал вручную гречку и пшено, перемежая эту работу тяжелыми вздохами, которыми опять перемешивал вместе разобранную уже крупу.
Возле стойки на том же месте, что и вчера, сидел Обжора, всё так же не снимавший шапку, и ел большой деревянной ложкой из глиняного горшка пшённую кашу. Всё так же, прислонившись плечом к стене, сидел, уткнув в стойку острый нос, Ярыжка, перед которым так и стояла перевёрнутая вверх донцем крохотная кружка.
Не было видно только Макаровны и седого старика Лукомора с серой голубкой на плече и самого хозяина.
Я подошел к стойке, и спросил у Обжоры:
– Где Черномор?
– Отошел куда-то, в погребец, наверное, - отозвался тот, не прекращая наворачивать кашу.
– А ты чой-то такой скучный?
– Да я вот, женился нечаянно, - густо покраснев, признался я.
– Эва!
– отложил ложку Обжора.
– Я вчера ушёл, ты еще холостой был. Когда ж ты успел?
– Наш пострел везде поспел, - хохотнул, оживившись, Буян, которому рядом с чужой бедой свои неприятности казались не столь огорчительными.
– Это на ком же ты обженился так скоро?
– поинтересовался Обжора.
– Да вот из луков вчера стреляли, - честно признался я.
– Ну и...
– Ну, если из луков стреляли, тогда ясно дело, - кивнул Обжора.
– Из луков, это мы понимаем. А что ж не весел?