Сердца. Сказ 3
Шрифт:
– Что теперь?
– Идёт.
Падает на песок и стонет, хватает низ живота и резко выдыхает.
– Ты и не готова, – обдаю правдой. – Что изменилось?
– Прошу, спаси её. Помоги мне.
– Её?
– Это девочка, я чувствую.
Она говорит сбито, небрежно, быстро. Хватает за руки, молит, просит. Теряется, теряет сознание, приходит в себя, приходится с новой мольбой.
– Ты сама дитя, – ругаюсь я, но то не имеет никакого смысла.
Мы погодки, она видит равно юное лицо. Девочка воет, что не справится сама; не в её силах.
– Нет мне рода, нет мне клана, нет мне имени, – выпаливает, несколько отвлекаясь, незнакомка и вновь сжимает гудящий низ живота. – Я опозорила семью. Опозорила мужа, который таковым мне даже не стал.
– Как тебя зовут?
Вместо имени девочка стонет и коленями врезается в песок.
– Она идёт. Помоги мне.
Сжимает руку и вскрикивает; следом затихает.
– Кто отец? – хочу отвлечь беседой.
– Не спрашивай этого, прошу, не спрашивай.
Она стонет и с новой потугой ревёт. Схватки учащаются. Укус змеи – был ли безобиден?
– Я не справлюсь. Нет, я уже умерла, – девочка бредит; ныне – особенно. – Как тебя зовут? Ведь ты помог мне.
– Ещё нет.
Как сбито она мыслит, как сбито говорит…мне не доводилось видеть умирающих, а она, казалось, умирает в самом деле.
– Назови имя, – швыряет требовательно и крепко сжимает руку, оставляя кровавые вкрапления от ногтей на моей ладони.
Требовательно, а значит…
– Ты богиня, верно? Ты не похожа на монастырскую послушницу, не похожа на безродную…
– Значит, и ты бог. Передавай привет моим братьям и сёстрам, но для начала назовись.
– Бог Смерти.
– Как смешно. Боги, как смешно…!
И девочка в самом деле смеётся. Смеётся вместе с плачем.
– Ты пришёл за мной, – говорит она, – ты пришёл вовремя.
Вовремя окрикнул и отвлёк, позволив змее прикусить лодыжку. Вовремя внял преждевременно наступившим родам. Всё вовремя.
– За мной, – утверждает девочка. – Не за ребёнком, умоляю. Ты пришёл за мной, верно? А её сохрани. Я не справлюсь, чувствую: не справлюсь. Спаси её.
– Кому отнести ребёнка, если тебя не станет?
На глазах её проступают слёзы.
Если.
Когда.
– Только не им, не семье, – плачет девочка, – это опозорит их и следом убьёт. Я вынашивала втайне, им неведомо. Пускай она не знает пантеона, умоляю.
Содрогается и падает, окропляет песок кровью, что от температуры сворачивается в густые капли, просит избавить от мучений и вместе с тем помочь девочке явиться на свет. Велю определиться и срываю мантию, подкладываю под роженицу и прошу дышать ровно.
– Если я не смогу, – выплёвывает сбито, – помоги ей появиться, хорошо?
Слова просящие, однако интонация требующая; молодая богиня – то слышно – всегда получала желаемое, всегда внимала исполнению наказов. Избалованное дитя, обласканное вниманием домочадцев.
– Ты сможешь, – говорю я. И дальше: – Как много богиня взвалила на незнакомца!
Со
Солнце валится за горизонт, превращая песок в горящее зарево. Коршуны отдаляются, но не теряют нас из виду. Загорается первая звезда, за ней следующая и следующая, вскоре десятки и сотни рассыпаются по графитовому глубокому небу и является прародительница Богини Судьбы – луна. Крик окаймляет пустыню. Крик младенца. Крик роженицы – напротив – затихает, она, отмучившись, отходит. Принимаю дитя на руки и заворачиваю в мантию. Предаю младенческое лицо лунному свету, под которым оно явилось миру.
Женщина
Бог Войны прибывает в срок, а я не успеваю собрать необходимый процент. Поставки в Полис прекратили, перевозку оружия притупили, торговлю плотью закончили. Мне перестали доверять и лицемерными улыбками отказались от услуг на неопределенных срок.
Я не смогла. Я подвела девочек, которым обещала защиту.
Бог Войны встаёт перед воротами и свистит словно собаке. Мои люди – оставшиеся на охране – не открывают; им велено ценой своих жизней нести истинную службу. С похвалой и спокойствием прохожу мимо них и отворяю ворота самостоятельно: приглашаю наглого мальчишку в кабинет и угощаю питьём.
– Выслуживаешься, богиня, – говорит Война и бегло осматривается. – Пока мы поднимались, я вот что заметил: послушницы сидят у себя по комнатам, двери закрыты. Разве борделю следует так себя вести? Пойдем, откроешь двери и покажешь мне девочек.
Он догадался.
Если поступлю так, поплатится кто-либо из них. Бог Войны говорил: не управлюсь с его требованиями – пристрелит выбранную по его вкусу послушницу. Я знаю, то правда, он говорил правду. Не запугивал, как это могло показаться, а ставил перед фактом.
– Я не справилась, – бросаю наперерез поднимающемуся из кресла.
– Повтори, лживая богиня.
– Я не собрала необходимую тебе сумму и платить мне нечем.
– Это забавно. Что ты можешь предложить?
Так легко он решил сторговаться?
– Себя предложишь? – скалится мальчишка. – Приглашение того вечера, когда ещё был жив истинный Хозяин Монастыря, в силе.
Отвечаю отказом.
– Ты ведь понимаешь, что это за собой повлечёт?
– Мы договоримся, – утверждаю я.
– Не сомневаюсь.
Хотя, признаться, поддерживаю саму себя и саму себя пытаюсь в том убедить. Не верю – лишь пытаюсь. Бог Войны говорит:
– Я предлагаю плату близостью не потому, что ты желанна (таковой была лжебогиня в момент, когда только вступила в пантеон – разило экзотикой и все хотели опробовать понравившееся двум приятелям с разницей в два десятка лет), а для того, чтобы показать: ты обычная продажная девка и ничем не отличаешься от послушниц, которым покровительствуешь. И ты согласишься, чтобы не видеть, как мучаются твои подопечные, которым – я уверен – лживая богиня обещала покой и защиту.