Сердце бури

Раэлана

На сей раз Бен едва успевал отражать его натиск. Упираясь ступнями в землю, он осторожно скользил вниз по склону.

Наконец его ноги отыскали более-менее надежную опору в виде крохотной выбоины. Бен остановился. Он поднял руки высоко вверх, удерживая клинок в оборонительной позиции, и лицо Тея, искаженное яростью, оказалось прямо перед ним. В следующий миг алая вспышка пронеслась перед глазами, и ноздрей коснулся резкий запах паленой плоти. Бен застонал сквозь зубы, едва сдерживаясь, чтобы не завыть в голос. Сквозь навернувшиеся на глаза слезы боли он различил красное лезвие, которое вошло ему в плечо под самую ключицу.

Через мгновение меч Тея потух.

Бен с трудом заставил

себя держаться на ногах. Что бы дальше ни произошло, он знал, что обязан встретить следующий удар стоя. Отступать некуда. Стоит ему лишь на мгновение не удержать равновесия — и его поглотит прожорливое чрево сарлакка.

Тей, однако, не стал бить. Он отступил на шаг. И вдруг, запрокинув голову, закричал.

Закричал, что есть мочи, до хрипоты, до потери голоса. Как одержимый. Как человек, лишившийся рассудка. Как дикий зверь. О Сила, сколько лет он давил в себе этот крик! Сколько лет держал в своей душе яд боли, ярости, бессилия! Сколько лет его душа втайне исходила слезами!..

Бен смотрел на него, широко распахнув глаза, и казалось, только изумление не дает ему лишиться чувств. Вот теперь, догадался он — догадался, быть может, потому что и сам был куда ближе к такому состоянию, чем ему хотелось бы думать, — Тей по-настоящему дал слабину. Ему выпал удачный момент. Сейчас бы добить раненого врага — и дело с концом. И все же, Тей не сделал этого, и даже не давал понять, что собирается сделать, а вместо этого кричал диким, нечеловеческим криком, как хищник угодивший в западню.

Почему?

Ответ прост. Тей понял, что не способен на убийство. По крайней мере, не так — в прямом столкновении, лоб в лоб. Стоить козни за спиной или даже бросить погибать от ран — это, в конце концов, другое дело! В отсутствии Кайло легче было убедить себя, что он всего лишь воздает убийце по заслугам. Но сейчас, когда Кайло был прямо перед ним, Тей видел вопреки всем своим внутренним зарокам, не только убийцу. Он видел брата — и его рука опускалась сама собой.

Кто-то быть может и назовет это трусостью. И будет, наверное, прав.

— Убей меня, — прошипел Кайло на остатке сил хрипло и зло.

Он знал — они оба знали, — что вдвоем им не суждено вырваться из ямы. Они сами определили для себя такие условия — или один из них, или вместе, живые или мертвые, но они обязаны накормить собой монстра, обитающего здесь. Ничто не могло изменить этого, как нельзя изменить прошлого.

Тей судорожно замотал головой.

— Ты и вправду ничего не понял? — К своему удивлению, Бен отметил резкую перемену в его голосе. Предатель вдруг заговорил с сухой, запекшейся болью. Почти с мольбой. — Я любил тебя, как брата, Кайло. Все эти годы, все криффовы шесть лет, что мы провели бок о бок, и пусть Сила будет мне свидетелем, ни один из этих остолопов там, наверху, не любил тебя и не восхищался тобой так, как я!

Бен не говорил ничего, он был сосредоточен лишь на том, чтобы удержать равновесие и судорожно зажимал пальцами свежую рану, чтобы ноющая боль не позволила ему потерять сознание.

Вдруг он покачнулся, бархатные глаза опасно закатились. Еще мгновение — и бывший магистр, потеряв равновесие, рухнул бы прямо на дно, в хищно разинутую пасть, однако Тей тут же оказался рядом и ухватил его за локоть здоровой руки, подтащил к себе, повыше.

В этот момент, хотя Бен из-за слабости, скорее всего, ничего не заметил и не почувствовал, Тей на долю секунды благоговейно припал губами к его раскрытой ладони. С видом тупого, исступленного обожания и с голодной жадностью, как человек, которому впервые за долгое время дозволили прикоснуться к самому драгоценному.

— Вспомни, с самого первого дня нашего знакомства я был твоей правой рукой.

Твоим другом и братом — и не только потому что так предписывал церемониал. Нет, мы с тобой были близки еще и по духу. Ты не мог забыть, не так ли, брат? Для остальных ты был ожившей святыней, потомком Избранного — и только-то! Впрочем, твоему тщеславию, может быть, и льстила роль ходящей и говорящей иконы, пустого символа… А я… глупый уличный мальчишка с Рилота, когда я попал храм, то впервые поверил, что оказался дома. Когда я встретил тебя, мне хотелось думать, что я обрел семью, уж по крайней мере, настоящего старшего брата. Близкого человека, на которого могу равняться и который никогда меня не подведет. С самого начала я знал, что ты лучше других. Не только сильнее и быстрее, чем остальные, но и смелее, благороднее, добрее… Я видел, что в тебе есть то, чего нет больше ни в ком из нас — и это было для меня, словно вспышка света посреди мрака. Тебе ли не знать, каково для одинокого юнца повстречать того, кому он сможет наконец доверять?

Тей не просил прощения и не пытался оправдаться; казалось, его даже не особо заботит, насколько сейчас брат воспринимает его слова. Все, чего он хотел — это облегчить себе душу. Раскрыть наконец то, что терзало его столько времени.

Он отлично знал, что иного случая ему не представится.

— Знал бы ты, какую рану нанес мне — своему единственному по-настоящему преданному сподвижнику, своему истинному брату — в тот день, когда, упиваясь своей победой, с руками, выпачканными по локоть в крови наших братьев, ты приказал нам вырезать малолетних джедаев. Убить детей. Исподтишка. Не воинов, равных нам. Лучше бы ты, Бен Соло, приказал мне убить себя самого — видит Сила, я бы сделал это с радостью ради тебя! Это было бы с твоей стороны милосердней, чем обрекать меня видеть, год за годом наблюдать, как мой возлюбленный брат, мой товарищ превращается в сумасшедшего убийцу, в зверя, жаждущего крови. Чала… как ты мог подумать, что дело в одной Чале? Нет, братишка… — Тей мягко коснулся его щеки. — Ты считаешь меня предателем, да я и не отрицаю этого. Я предатель! Презренный изменник, который нанес тебе удар в спину. Это так, но подумай, если бы ты знал с самого начала, что движет мной, разве ты бы меня не понял? А окажись ты на моем месте, разве не поступил бы так же?

Кажется, на какие-то доли секунды беспамятству удалось утянуть сознание Бена в иную реальность, полную призрачных образов. Туда, где теплая отцовская ладонь с нежностью ложится на щеку убийцы-сына, смахивая слезы раскаяния, и кажется, Бен вновь слышит знакомый хрипловатый, с нотками иронии, голос: «Эй, малыш…»

— Отец… — беззвучно пролепетали губы Бена прежде, чем он вновь возвратился в сознание.

К реальности, где его касается вовсе не Хан Соло, а предатель.

Предатель, который бросил его погибать на Мустафаре, хотя мог бы явиться на выручку.

Предатель, который настроил против него других членов ордена и пытался настроить даже Рей.

Предатель, из-за которого Кайло Рен лишился той последней опоры, которая еще оставалась у него после всех ужасов плена, после потери Силы и увечья.

Предатель, чья проклятая инопланетная сучка выдала его, Бена, майору Диггону — Бен уже знал об этом, леди Силгал не стала утаивать того, что ей было известно.

Мерзкая тварь! И после всего случившегося он еще осмеливается называть себя его братом, трогать его, как когда-то трогал отец. Бена вдруг охватил неудержимый, судорожный гнев, который был особенно ощутим именно сейчас, на границе между реальностью и больным сном. Образ Тея как будто пытался вытеснить образ Хана с его священной жертвой во имя души сына, подменить его собой. Украсть его чистоту и величие.