Сердце дракона

Каминская Лана

— Рики, так нельзя. Ты должна думать о своём будущем.

— Я о нём как раз и пытаюсь думать, но все мои мысли разбиваются о твои решения.

— Просто я знаю, что для тебя будет лучше.

— Поверю, когда собственными глазами увижу, что ты счастлив с той, на ком женился.

— Я счастлив.

— А если честно?

Рики подняла голову и заглянула брату в глаза. Карие, те блестели в свете свечей.

Брат взгляда не отводил и, слегка улыбаясь, смотрел на сестру.

— Дурашка, — смешливым тоном вымолвил он, опять прижал Рики к себе, но на этот раз крепко-крепко, и отпустил только, когда та брыкнулась.

— Значит, до встречи, — сказал Дален, направляясь к выходу.

— До встречи, —

пробормотала девушка, мечтая, чтобы эта встреча произошла уже завтра, и в то же время желая оттянуть её на несколько лет вперёд, чтобы никогда не случилось то, чего так жаждет брат.

В едва освещённой комнатке стало совсем одиноко и даже страшновато. Одна свечка догорела; осталась вторая, которая уже еле-еле дышала и трещала так, словно на неё лили воду тоненькой струей, хотели погасить, а она всё сопротивлялась и сопротивлялась. Эта свечка напомнила Рики саму себя. Брат так же усиленно пытается навязать ей выгодное замужество, даже поддержкой Стернса заручился, а она, маленькая тоненькая свечка, шипит и брыкается, при этом понимая, что рано или поздно сдастся или же сгорит полностью. Что выбрать? Рики поёжилась.

Глупые мысли в неподходящее время. Не о рыжих усах Швидоу надо думать, а том, как закрепиться среди окружения лорда Гайларда. Надо вцепиться зубами в любую, даже самую крохотную, возможность, не делать глупостей, как сегодня днём, внимательно слушать, по большей части молчать и чётко и своевременно исполнять распоряжения, будь то чистка сапог или простое мытьё головы.

А что будет, когда Сэма найдут? Об этом тоже думалось и гораздо чаще, чем о ненавистных усах. Вон как старик старается: во все уголки страны гонцов разослал, всем в округе объявил, денег пообещал немерено, теперь к воротам Торренхолла потащат всех, кто более менее похож на пацанёнка. За такое богатство родной отец сына сдаст и, не моргнув, поклянётся, что белобрысый нахалёнок не его отпрыск, а именно тот, кого столь жаждет отыскать милорд. И как только среди тысячи подставных обнаружится истинный Сэм, Рики уже будет не нужна. Значит? Значит, надо сделать всё, чтобы оказаться к месту и после.

И Рики тут же всполошилась, осознав, сколько времени потратила за бессмысленными размышлениями в тёмной комнате. В конце концов, её сюда приняли не рассуждениям предаваться, а обеспечивать безопасность лорда Стернса. А она стаптывает в одной и той же точке сапоги и забивает себе голову всякой дрянью. А что если именно сейчас, именно в эту минуту милорду угрожают? Вдруг Сэм свалился с потолка и норовит расцарапать хозяину лицо?

Рики заторопилась к выходу. Но прежде суетливо покрутилась, задула последнюю свечу, а затем уже бросилась к дверям, чтобы вынырнуть в длинный коридор, поначалу освещаемый одиноким факелом, а после постепенно погружающийся во тьму. Через пару поворотов тьма рассеется, и глаза начнут слепнуть от буйства света и огней, а пока надо привыкнуть к черноте, чтобы идти быстро и не свернуть шею об очередного железного воина или не опрокинуть вазу, стоившую несколько сотен золотых. Шея что? За неё и гроша ломаного не дадут. А вот за вазу спросят в тройном размере.

Света факела хватило ненадолго, а вот мерцания сотен свечей в канделябрах и огромной люстре, привинченной к высокому сводчатому потолку, так и не было видно. Неужели свернула не в ту сторону?

Шершавая стена вдруг стала деревянной. Пальцы нащупали круглый металлический шарик. Дверь? Похоже на то. Навалившись с силой, Рики толкнула от себя деревянное препятствие и вывалилась на длинную, тянущуюся вдоль замковой стены и увитую плющом, террасу.

Ночной ветер ласкал кожу. Он был невероятно тёплый, пах влажной землёй, цветами и листьями. Мерцающие в чёрном небе звёзды и бледный лунный месяц бросали скудный свет на розовые кусты, от которых шёл такой бесподобный аромат,

что у Рики закружилась голова. Так хотелось вцепиться руками в каменные перила, закрыть глаза и дышать, дышать розами, пока не надоест или пока не пойдёт первый снег. Слушать шелест листвы, такой волшебный и успокаивавший, что можно позабыть обо всём на свете, в забытьи перекувырнуться через перила и грохнуться прямо на землю, заодно сломав себе пару рёбер. От этой шальной мысли Рики даже повело, и она ухватилась за каменную перекладину крепче, ведь прощаться с жизнью девушка пока совсем не планировала, а вот насладиться пьянящим цветочным ароматом хотелось ещё хотя бы с пару ударов сердца.

Тоненькие холодные пальчики накрыла широкая и горячая ладонь. Рики всполошилась, открыла глаза, но ладонь сжала руку ещё сильнее. Со спины вдруг пошло такое тепло, словно хрупкую девушку обняли, желая согреть в прохладную ночь позднего лета.

— Я тоже люблю вечерами дышать садом, — послышалось над головой.

Рики даже вверх не понадобилось смотреть, чтобы узнать говорившего. Оттого внутри всё похолодело ещё больше, и тоскливее стало в два раза. Снова прокол — в этот момент она должна была быть совсем не здесь.

— Я забрела сюда случайно, — пискнула девушка. — Я торопилась в большой зал. Правда торопилась.

Но её слова были благополучно пропущены мимо ушей. Гайлард Стернс убрал свою руку, отпрянул назад и встал рядом с Рики, уже не грея её со спины, а просто облокотившись на перила.

— Моя мать очень любила розы, — продолжал говорить Гай, глядя вдаль, в черноту, туда, где звезды срывались с неба и падали на усыпанные шипами кусты. — Каждое утро садовник приносил ей свежесрезанную белую, а вечером ставили в вазу кроваво-красную или розовую. Так продолжалось из года в год, замирая лишь на зиму, но даже в заливаемые снежным дождём дни садовник всё равно находил способ порадовать мать. Как это ему удавалось — не знаю, но не помню ни одного послеобеденного чая, чтобы его подали без цветка у чашки. Потом, правда, всё резко прекратилось.

— Садовник умер? — робко предположила девушка.

— Умерла моя мать. — спокойно ответил Гай.

— Простите.

Неловкое молчание длилось недолго.

— Отцу было не до сада; все розы засохли, и только пара кустов выжили. Росли себе, дичали и даже наплодили бутонов, которые имели наглость распускаться из года в год. Я каждый день смотрел на них, на то, как бесстыдно они цветут, с каждым летом становясь всё краше, в то время, как моей матери этого уже не дано, и закипал к ним ненавистью. В один холодный день я взял лопату и...

— Выкопали их и вышвырнули, а потом пожалели? — выпалила Рики.

— ...перекопал, рассадил на места засохших и нанял нового садовника, наказав тому глаз с кустов не спускать. Теперь мой сад такой, каким он был когда-то прежде. Матери бы это понравилось.

— Обязательно бы понравилось, — впервые к месту поддакнула Рики, тронутая той нежностью, с которой всегда внешне холодный Стернс говорил о простых растениях. Девушка была уверена, что поверни он сейчас в её сторону голову, она увидела бы в его глазах слёзы. — От чего она умерла? — поинтересовалось Рики. — От болезни?

— А это уже не твоего ума дело, — Трогательную нежность как волной смыло; вернулся прежний хозяин. — Лучше скажи мне, что ты здесь делаешь, когда тебе было наказано всегда быть возле меня?

— Я...

Гайлард не дал договорить.

— Наш уговор был: я беру тебя к себе, а ты служишь мне и днём, и ночью, оберегая от своего клыкастого дружка. Так?

— Так.

— Я отпускал тебя помыться и почистить одежду, так?

Рики кивнула.

— И я смел надеяться, что ты выполнишь моё распоряжение быстро, и я уже не буду более беспокоиться о безопасности своей жизни. Но что я вижу? Ты просто стоишь тут и дышишь розами!