Сердце Ёксамдона

Толстова Ольга

— Нож для шинковки, — чётко и холодно произнесла Юнха.

— Нож для шинковки? — растерянно повторила тётя, поднимаясь.

— Я забираю нож для шинковки, — Юнха чувствовала, что закипает с каждым словом, но звучала лишь холоднее. — Я забираю мамин нож для шинковки. Мы привезли её вещи сюда четырнадцать лет назад. Было что-то ценное — тогда можете оставить себя… Хотя что это я, — она ощущала, как яд шипит у неё на языке, — вы всё ценное ещё тогда продали.

Наступила тишина.

Младший кузен больше не улыбался, его взгляд был

как тот самый нож — острый, холодный и тяжёлый.

Тётя села обратно, будто лишившись сил, в её взгляде мелькнула искренняя обида.

Старший кузен насупился и сверлил Юнха взглядом.

— Просто отдайте мне нож, — она криво улыбнулась. — Оставьте всё, дом, разумеется, мне не нужен, никакая часть от него, только тот нож.

— Где же я его найду? — прошептала тётя. Она едва не плакала.

Юнха ощутила пробуждение жалости: тётя была лучше их всех, сама жертва в этой полной холода семье, с равнодушным мужем, непочтительным старшим сыном… и младшим — может быть, настоящим психопатом.

Но ледяное пламя злости полыхало слишком ярко.

— Я найду, — отчеканила Юнха. Она хорошо знала, где лежит тот нож. Тётя просто забыла, что он принадлежит не ей.

Все вещи, которые Юнха тогда не спрятала в своей комнате, мгновенно стали принадлежать людям в этом доме. Как и она сама — почти стала принадлежать им.

Юнха обошла диван и вошла на кухню. Спокойно открыла ящик с ножами, перебирала их неспеша, удивляясь, что руки у неё не дрожат. Нашла нужный и вернулась в большую комнату.

— Мой любимый! — выдохнула тётя, увидев нож.

— Оставь матери её нож! — тут же всколыхнулся старший кузен.

— Это нож моей мамы, не твоей, — ответила Юнха. И тогда он сделал движение, будто собирается её ударить. Кажется, и сам был не уверен — у него не было такой привычки, он не трогал её в детстве, и Юнха никогда не замечала признаков, что он поднимает руку на жену. Так что он точно сомневался: как будто надо это сделать, но почему? С чего он взял, что надо?

— Опустите руку, — тихо произнёс Ок Мун, и все вздрогнули: он снова был в том состоянии, когда холодом мог обжечь.

Старший кузен опустил руку с облегчением.

— Юнха… — начальник Ким сделал шаг к ней, заговорил ласково, успокаивающе. — Ну что ты делаешь? Оставь ты им этот нож…

Юнха обернулась:

— Нет.

— Юнха… — он явно не понимал, что не стоит к ней приближаться.

Кажется, Чиён попыталась остановить его, но было поздно: злость Юнха вырвалась наружу.

— Не подходи ко мне никогда!!!

Возможно, она ещё взмахнула ножом, так что он едва не вырвался из её руки, но Юнха всё-таки его удержала.

Ким Китхэ отступил, действительно испугавшись. Остальные тоже в первый момент отпрянули.

Но потом младший кузен заорал злобно:

— Психованная! Как и мамаша её со своими сказками про духов! Ложилась под каждого, а потом выдумывала… и дочка такая же!

Юнха вздрогнула.

Но ощутила этот так, будто весь мир вздрогнул вокруг, а не она. Холмы, на которых разбит парк. Многоуровневые улицы. Река вдали. Стянутый небоскрёбами трёхэтажный Ёксамдонъ. Пригороды. Весь юг полуострова, до самого Пусана. А потом и север.

И только где-то на материке — на западе, и под водой — на востоке, эта дрожь наконец затихла.

—

Не надо, — тихо произнёс Ок Мун. Он подошёл очень близко, осторожно забрал у неё нож. И взял её за руку.

— Идём.

В дверях «гостиной» он обернулся. Юнха тоже посмотрела назад.

Она увидела, что всё замерло, а кое-как проникающий из окон свет отдаёт серебром. Что в кресле у телевизора сидит одряхлевшая крыса, тункап чви — так их называют, крыс, что рыщут в поисках обрезков ногтей. И когда находят, поедают их и принимают облик человека, которому те принадлежали. И занимают его место, и живут за него, поедают его жизнь, как съели его ногти, и иногда никто ничего не замечает годами, десятилетиями, вот только стареют они быстрее — всё же не люди, а постарев, теряют разум и потом засыпают, и тело их продолжает жить. Пока не выйдет отпущенный человеку срок.

А где же сам человек? Не знает никто, куда он исчезает, когда крыса занимает его место.

— Не смотри, — сказал Ок Мун. — Ничего уже тут не сделать.

Он коснулся дверного проёма. Вздрогнули стены дома — теперь уж точно они, и только они. Замельтешили какие-то тени, мелкие, длинные, переплетённые. Покатились по полу шевелящиеся клубки, задёргались отвратительно гибкие отростки. Стало темно.

Ок Мун убрал руку и с сожалением покачал головой. У него не получилось, поняла Юнха. Сказал, что ничего не сделать, но всё равно попытался — и действительно не вышло. Слишком давно в сером доме на третьем уровне поселилось нечто. Слишком сильно сжилось с его стенами. Приросло к сердцам людей.

Давно.

Она качнулась: и пришла в себя. Всё ещё сжимая нож в руке. Глядя безумными глазами на младшего кузена — и впервые видя в его ответном взгляде страх.

— Юнха! — крикнула Чиён. — Ты что!..

Юнха опомнилась.

Обернулась на Ок Муна, и тот тут же подошёл и протянул ладонь. Юнха вложила в неё нож. Помедлила мгновение.

И бросилась прочь из серого дома.

***

Её друзья и тот странный человек — нелепый в своём желании лезть в чужие дела и к чужой женщине — бросаются вслед за ней, но он сам лишь делает шаг и замирает. Если он хочет хотя бы поговорить с ней, ему придётся застать её одну и врасплох. Она настороже со дня грозы, она тогда почуяла подтекст в их разговоре. А он был уверен, что она, как обычно, ничего не заметит. Манипулировать ею всегда было легко, даже скучно, поэтому он не так уж часто это и делал. Она сама поддавалась с готовностью, которая его даже удивляла. Это было удобно — и приятно тоже.

В конце концов, он был вполне искренен в своём желании жениться на ней и держать рядом до конца жизни. Для чего искать кого-то ещё? Он был к ней достаточно привязан.

Сейчас он взвешивает: что пересилит — её уязвимость из-за смерти матери или навязчивая забота её друзей? Мать была для неё обузой, но он понимает: проститься с единственным родителем даже в такой ситуации нелегко. И снова: он был вполне искренен в своём желании утешить её. И нежелании видеть, как её утешают другие.

Его колебания длятся слишком долго, противоположные аргументы приходят в голову один за другим, и наконец, становится поздно бежать за ней. К тому же её семья за эти минуты решает, что он на их стороне.