Сердце Ёксамдона
Шрифт:
Она отыскала в гостиной смартфон, провалившийся в подушки дивана, и узнала, что провела в архиве почти сутки. Настало утро воскресенья. Видимо, в том месте потребности человеческого тела притуплялись, иначе бы она давным-давно оторвалась от работы.
Юнха вернулась на кухню и съела холодным всё съедобное, что стояло на столе.
Только после этого задумалась: видимо, Мун ушёл ещё вечером, тогда где он теперь?
На смартфоне сообщений от него не было, только очередной стикер от Ли Кына: какашка, прыгающая на
Никаких записок в доме тоже не нашлось.
Юнха заглянула в спальню: там было темно из-за опущенных жалюзи, постель была аккуратно скатана и лежала возле стены.
Напротив двери висела большая картина в светлой рамке. Градостроительный чертёж Ёксамдона, кажется, из планов первоначальной застройки. Юнха видела их когда-то, но детально не помнила.
Она аккуратно закрыла дверь и внезапно отчаянно зевнула. Верно, она же ещё и не спала всю ночь.
Вторая спальня была почти пустой, кажется, ей вообще не пользовались.
Юнха задумалась: стоит позвонить Муну или дождаться, когда он придёт? Может быть, он занят прямо сейчас. Написать сообщение?
Проверить офис внизу?
Эта мысль показалась с недосыпу самой здравой.
Юнха подошла к входной двери. Узор на косяке снова задвигался, быстрее и живее. Его переплетения не были только цветами, листьями и стеблем. Теперь Юнха видела: узор — нечто большее.
Вспыхнули снова нити, на свету человеческого мира похожие на тёмно-алые прожилки. Все, кого она знала, кого любила, недолюбливала, не замечала, забыла, были в их переплетении.
Самые прочные, самые надёжные связи с близкими — с Хан Чиён прочнее всего. Связь с Ким Санъмином вовсе не порвалась, хотя вела теперь за пределы реальности. Тусклые и вялые, связи с родственниками всё же существовали. Едва оформившаяся нить между ней и Ли Кыном могла стать прочнее. А та нить, что вела к Муну… пела.
Потом Юнха услышала голоса — на миг, но все вместе. Почувствовала, что творится у других на сердце.
Проследила, как нити уходят всё дальше, вплетаясь в общий узор человечества, как дрожь связей между людьми формирует события.
Близость обрушилась на неё, как тёплый ветер в стылом жутком северном феврале. Здесь таких даже не бывает, но сейчас Юнха чувствовала через кого-то, что это за тёмное и страшное время года.
Она едва могла пошевелиться, даже вздохнуть от великолепного хрустального звона, которым наполнился мир.
Она никогда не была одна. Даже если бы захотела — не могла.
Тот узор на двери… Юнха коснулась его. Сказка или быль, но это случилось давно и теперь нараспев читало само себя.
То, о чём не смог сказать Мун: он оставил послание так, застенчиво и смущённо пытаясь поведать Юнха, как всё начиналось.
08. Движение на глубине
Это стало далёким сном: луч света неспешно пересекает учебную комнату, ползёт по дряхлому
Но младшему из семи сыновей слишком мало лет, чтобы додуматься до таких вопросов. Родителям невозможно противоречить, и мудрость их безгранична, вот пока всё, что он знает.
Солнце заглядывает в учебную комнату с любопытством. Оно видит, как один из братьев заставляет деревянный шарик танцевать в воздухе. Другой едва касается кисти — и рождаются стихи о восточном небе. И самый младший из братьев рисует на огрызке бумаги цветочный узор: три цветка, сплетённые в кольцо, которое движется, отмеряя время.
Иногда ему это в самом деле ещё снится: времена, когда их дом не обнищал, а отец не отправился торговать — чего совсем не умел, мог бы выбрать что-то и получше. Отправился — и исчез на несколько лет.
За эти годы младший сын научился сомневаться в том, что взрослые всё знают лучше. Он бы не сказал этого вслух и не стал бы перечить, но сомнения жили и скользили в нём, как рыбы в пруду.
За сном о хороших временах всегда приходит кошмар — хотя он-то придёт в любом случае, под утро, последние три недели — неизменно. Ему снится матушка: приходит в комнату сыновей, оставляет влажные следы ног на краешках одеял. Мокрые волосы, прилипшая к телу белая ткань сокчогори, закрытые глаза, бледное, почти синее лицо.
Он всегда пробуждается с тихим вскриком — и одновременно просыпаются его братья, тоже крича и плача. Им всем снится одно и то же.
Матушка отправилась отыскать отца — и тоже не вернулась. А теперь является им утопленницей.
И они знают, хотя никогда не говорят между собой, что матушка их, госпожа Ёсан, особенная, и что могла бы и в самом деле прийти к ним во сне, чтобы предупредить о чём-то.
Нынешний сон ещё ужаснее обычного: матушка открывает рот, будто пытается вымолвить слово, но голос её украден глубокой водой. И с болью видят дети госпожи Ёсан, как мука наполняет её холодное и мокрое лицо.
Они просыпаются ещё до рассвета, все разом, в тревоге: сегодня что-то произойдёт.
Матушка и отец прибывают тем же днём по реке, в большой лодке, нагруженной деньгами, рисом и солью. И сыновья смотрят на отца: великий ум горел в его глазах, а теперь они будто мутью заплыли, а что до матушки… кем бы ни была прибывшая с отцом госпожа, но только им она не мать. Отцу будто глаза ответили, не замечает, что госпожа рядом с ним вовсе не его жена. Уж сыновья-то его всё видят. Пусть и горит в пришлой госпоже схожий огонь, и ликом похожа и статью, но вместо сердца — чёрный клубок червей.