Сердце Эухеньо
Шрифт:
И вновь порождает позора цветы.
Всю ночь разносилась над табором вонь.
Копыта отбросил украденный конь,
Земфира забыла вообще как гадать,
Алеко забыл как детей воровать,
Опоры прогнили у ярких шатров,
И стал Аполлон злей всех прочих Козлов.
Он утром к себе Похуеску позвал
И плеткой по жопе его отхлестал.
И наш Эухеньо усвоил урок.
На завтрак глотнул лишь воды он глоток,
В обед он за ногу коня укусил
И
Однако Видок заприметил его,
И возмутилось его естество:
"Я думал, что ты настоящий цыган,
А ты учинил безобразный обман!
На ужин похлебка была из ежа,
Но ты не спешил ее с нами вкушать!
Попробуй, приятель, теперь доказать,
Что ты три тарелки сумеешь сожрать,
Иначе окажешься ты педераст.
Цыганский совет тебя казни предаст!"
Принес он котел и похлебки налил.
И зря Похуеску пощады просил:
Пришлось ему снова скрываться в лесу,
Цветами позора усеять росу.
И табор, не став его даже искать,
Чтобы по правилам казни предать,
От вони спасаясь, в небо ушел.
Во главе - Аполлон Бабкин-Козёл.
***
И вот Эухеньо, в начале тропы
Подумал: "Быть может, цыгане тупы,
Но вдруг и со мною чего-то не так?
Вдруг педераст я? Иль, может, мудак?"
Но все ж, утеревши скупую слезу,
Поднялся с кортов и укрылся в лесу.
И солнце светило, дарило тепло,
Немного вампира оно припекло.
Уселся под дубом он, чтоб отдохнуть,
Подумать о жизни и, может, вздремнуть.
Трава шелестела слегка на ветру,
И вонь доносилась аж в хатку к бобру,
И рыба в реке кверху пузом всплыла.
Бобер респиратор достал из дупла,
Надел его, высунул морду на свет,
Чтоб выяснить, кто ему портит обед,
И видит, что рядом сидит Похуеску.
Бобер заявил ему твердо и резко:
"Коль ты собираешься дальше вонять,
Прошу свое тело отсюда убрать!"
Но был Похуеску настолько уныл,
Что сразу бобер гнев на милость сменил.
Сказал: "Эухеньо, помойся сходи -
В реке все равно рыбу уж не удить,
Ее умертвила ужасная вонь,
Которую ты, добр будь, урезонь".
"Прости, что воняю, мой мудрый бобер,
Но я ощущаю великую скорбь.
Ты дал мне отличный и ценный совет,
Но оказалось, я не ежеед".
И волны реки уносили с собой
Печаль Похуеску и запах дурной.
Весь лес, наконец, с облегченьем вздохнул,
И с морды бобер респиратор стянул.
Бобру
Бобер за портвейном спустился в чулан.
Рюмашку налив себе, он объявил:
"Мои опасения ты подтвердил.
Ты, Эухеньо, слишком раним,
Нежен и брезгуешь крепким спиртным.
Цыганская мудрость ни капли не лжет:
Ежей кто не ест - педерастом слывет!"
Но наш Похуеску ему возразил:
"Я в жизни еще никого не любил,
Тем паче, мужчин. Ты не прав, мой бобер.
Такие предъявы - уже перебор!"
Бобер лишь плечами с ухмылкой пожал:
Он-то всю правду ужасную знал.
Негра-цыгана-румына жалея
(Страшный как черт, да к тому ж диарея),
Дал он еще один ценный совет:
"Ты же вампир, наряжайся в вельвет
И в замок иди. Не забудь черный плащ.
И о цыганах, мой друг, ты не плачь.
Будешь с вампирами весело жить,
В мышь превращаться и кровушку пить".
Бобра наш вампир в благодарность обнял.
Довольный, он к замку стремглав побежал.
Купил по дороге он плащ в Эйч-энд-Эм.
Но плащ не спасал от моральных проблем:
Решил Эухеньо: "Бобер молодец,
Он самый главный животный мудрец,
Вот только меня педерастом назвал
И этим безмерно меня взволновал".
В раздумьях таких к замку он подошел.
Звучал из окон заводной рок-н-ролл,
Кружился гигантский в дверях дискобол,
Вампир пожилой потреблял валидол,
Лежа на ступеньках. Шагнувши к нему,
Сказал Эухеньо: "Доблестный муж!
Эу Эухеньо, нуме Похуеску.
Акаса моя вон за тем перелеском.
Клык мой аскутит фоарте, клянусь!
В замке за дело любое возьмусь,
Только примите в коммуну свою.
Свое я присутствие обосную".
Вампир на него долго-долго смотрел,
И, наконец, свой вердикт прокряхтел:
"Что ж, мы, вампиры, большая семья.
Кржиж - наш отец, мы его сыновья
(Не в прямом смысле, но суть такова -
Царит он над нами - венец мастерства).
Но в нашу коммуну не просто попасть,
А то б вся Румыния к нам подалась.
Поэтому должен ты нам доказать,
Что стоит тебя в ряды наши принять".
Вампир показал рукой засранный двор:
Повсюду валялись обломки и сор,
Трава подбиралась вплотную к двери.
Вампир приказал: "Ты нам двор убери,
Коль справишься за ночь, подумаем мы,
Принять ли тебя. Ты вообще-то румын?
Уж очень ты черен лицом и губаст,
И, судя по виду, еще педераст".
Эухеньо не ждал от вампира отказ.