Сердце льва
Шрифт:
— Мне больше нечего сказать вашему королю. Так ему и передайте!
И вот Филипп пришел к Ричарду прощаться.
— Ты заблуждаешься насчет магометан, друг мой, — в последний раз попробовал он увещевать английского монарха. — Осада Аккры меня многому научила. Не сомневаюсь, что и ты извлек из нее полезный урок. Сарацины — достойные противники. Право, нам тут надеяться не на что. Мы вряд ли одержим над ними верх.
— Но мы же победили их в битве за Аккру!
— Да, но разве ты забыл, как яростно они сопротивлялись? Мы, может быть, впервые
— Ты думаешь только о себе, — презрительно хмыкнул Ричард. — А я не вернусь, пока над святым городом не будут реять наши знамена.
— Советую тебе не хвастаться, а то тебя поднимут на смех. Я-то тебя люблю и не буду над тобой издеваться, а вот другие…
— Хороша любовь! Бросаешь меня в таком тяжелом положении!
— Я предлагал тебе поехать со мной — ты сам сделал выбор.
— Но и я просил тебя не уезжать!
— Почему? Потому что тебе жаль расставаться со мной или потому что мой отъезд воодушевит врагов? А может, ты боишься, что я буду строить козни за твоей спиной?
— Поклянись, что в мое отсутствие ты не попытаешься отобрать у меня Нормандию! — потребовал Ричард.
— Слово французского короля.
— Смотри, если не сдержишь его, Филипп! Не забывай о нашей дружбе. Мы дали клятву верности.
— А ты разве не нарушал своих клятв, Ричард? — вкрадчиво поинтересовался французский король.
— На что ты намекаешь? — возмутился Ричард.
— Да говорят, ты подружился с какими-то странными людьми… обмениваешься с ними дарами…
Ричард слегка покраснел.
— Ты имеешь в виду Саладдина?
— Да. Я считал его нашим врагом… но, вероятно, ошибался. Судя по всему, он твой друг.
— Он просто прислал мне подарок. Так здесь принято.
— Принято поддерживать врагов?
— Похоже на то.
— А потом враги становятся друзьями… — еще более елейным тоном произнес Филипп.
— Нет! Это невозможно! — горячо запротестовал Ричард, но его горячность выглядела немного неестественной.
— Помнится, с Танкредом ты тоже вел себя очень дружественно, — не унимался Филипп.
— При чем тут дружба? Мы с ним заключили договор!
— И теперь ты стремишься достичь договоренности с Саладдином?
— Только о том, какой выкуп мы будем платить за пленных.
— И… все, Ричард?
— Да!.. Ты… ты чересчур ревнив, Филипп.
— Что поделать? Ведь мы когда-то были не разлей вода.
—
— Разве для тебя это важно?
— Разумеется.
— Должно быть, лишь потому, что ты боишься за свои владения в Нормандии.
— Нет, конечно! Хотя… я был бы рад, если бы ты сдержал свое слово. Следует дорожить дружбой. Особенно тем, кому, казалось бы, всей историей и судьбой предначертано быть врагами.
Они порывисто обнялись.
— Мне очень жаль покидать тебя, Ричард, — искренне сказал Филипп.
— Тогда останься!
— Увы, я должен исполнить свой долг перед сыном и государством. Мне еще рано умирать — мой сын не готов взойти на престол. А я обязан думать о Франции.
Осталось решить последний спор: кто будет править Иерусалимом, когда город будет взят. По этому вопросу Ричард с Филиппом не могли договориться уже несколько месяцев: английский король поддерживал Ги де Лузиньяна, а французский — Конрада Монферратского.
Однако Филиппу так хотелось поскорее унести ноги, что он проявил неожиданную уступчивость. Короли договорились назначить Ги пожизненным правителем с условием, что после его смерти корона перейдет к Конраду.
И в последний день июля Филипп покинул Аккру.
ДЖОАННА И МАЛЕК-АБДУЛ
Ричард скучал по Филиппу. Он стал более раздражительным и гневливым. После болезни Ричард не чувствовал себя полностью окрепшим — не только Филиппу, но и ему климат Палестины был вреден. Ричард сетовал на промедление, но приходилось ждать, пока сарацины уплатят выкуп за пленных. До этого Ричард не мог покинуть Аккру. Его очень беспокоил отъезд Филиппа, он пытался себе представить, какие шаги предпримет тот, вернувшись во Францию. Ричард подозревал, что Филипп действует по принципу «Дружба — дружбой, а денежки врозь»; только пока они рядом, Филипп изъясняется ему в любви, а стоит им расстаться, как он способен тут же все позабыть и постарается извлечь выгоду для себя и для своего государства. Французские короли всегда норовили отобрать у англичан Нормандию. Для них это было неписаным законом.
Поэтому Ричард нервничал.
Христиане оттеснили войско Саладдина в горы, а сами удобно расположились в городе. Но долго держать армию в праздности было опасно. Солдаты, изголодавшиеся за время похода по «сладкой жизни», пустились во все тяжкие. Только и слышно было, что о попойках и непристойных оргиях. Это действовало на армию разлагающе, но Ричард не отваживался прекратить безобразия, зная, что его вмешательство вызовет неминуемый бунт. Он был жестким правителем и сурово расправлялся с теми, кто нарушал его указы, но при этом слишком хорошо чувствовал солдат. Да что говорить! Он ведь и сам когда-то грешил пьянством и предавался разврату. Ожидать, что люди, столько времени терпеливо сносившие жару, голод и болезни, не потребуют себе награды, просто глупо. А посему пусть натешатся вволю, зато потом будут лучше сражаться.