Сердце мертвого мира
Шрифт:
– Разве ты не знаешь, кто?
– Вопросом на вопрос ответила незнакомка.
– Порченная маленькая светлая колдунья, с двумя отметинами. Знаешь ли ты, что таких как ты можно по пальцам пересчитать, а? И дар твой бесценен, а ты так глупо распоряжаешься им.
– В последних словах слышалась неприкрытая злость, будто меж гостьей и Хани тяготели старые счеты.
– Ты могла бы давать жизнь так же просто, как и отнимать. Управлять человеческими страхами и играть на пороках. А вместо того сидишь здесь и ждешь, когда тебя выпотрошат. И даром моим неумело распоряжаешься.
– И, словно предвещая следующий вопрос, тут же добавила: - Слушайся голоса, девочка моя. Дар мой как пламень -
Она на краткий миг посмотрела в сторону сумы, в которой лежала птица, губы незнакомки тронула злая улыбка. Лицо из холодно-надменного, сделалось перекошенным, Хани даже показалось, что незваная гостья потянулась к суме, чтоб прихватить ее с собой, но так не случилось. Женщина вышла, не оставив по себе не звука отдаляющихся шагов, ни шелеста ткани. Будто призрак нынче побывал в комнате.
Хани задрожала, метнулась к птице, боясь самого плохого. Пернатый комок был на месте, не шевелился, не издавал ни звука, только стал еще горячее, будто в пернатом шаре лежал разогретый камень, для тепла. Девушка забрала суму и на всякий случай спрятала ее под шкурами. Какое-то время мысли о загадочных словах незнакомки перекрыли планы о побеге. Не давал покоя и подарок, который, если верить словам ночной гостьи, был всегда при ней. Что бы это могло быть? Хани на всякий случай перебрала вещи в дорожном мешке, но так ничего и не нашла.
Когда в крохотном окошке под потолком заиграли первые лучи восходящего солнца, в комнату, пришла невысокая полноватая фергайра, назвалась Тойрой и пригласила Хани спускаться в большой обеденный зал, чтобы как полагается, разделить трапезу со своими сестрами. Хани рассеянно кивнула.
Мысль о несостоявшемся побеге заставила девушку раздосадовано помянуть харстов хвост. Фергайра неодобрительно смерила ее взглядом и попросила больше никогда не вспоминать в Белом шпиле поганых тварей Гартиса. На что Хани смиренно попросила прощения и, воспользовавшись случаем, спросила про гостей: не может быть, чтоб красивая госпожа дважды осталась незамеченной, и в прошлый раз фергайра просто не сказала ей, Хани, всей правды.
– В белом шпиле еще с осени никаких гостей нет, - нехотя ответила Тойра.
– А тебе-то что?
– насторожилась она.
Хани пожала плечами.
– Чужестранцы всегда такое чудное о мире рассказывают, - соврала первое, что пришло в голову.
– Хотела послушать, что твориться за границами Артума, диковины какие есть.
– Успеешь еще все слухи и сплетни ушами собирать, - примирительным тоном ответила колдунья.
– И живее, не заставляй сестер ждать, пока ты воронов считаешь.
Хани не мешкая последовала за ней. От бессонной ночи у нее немного кружилась голова и то и дело подкашивались колени, но девушка послушно следовала за фергайрой. С незаметной улыбкой девушка подумала, что в последнее время только то и делает, что ходит по тонкой жерди меж сном и реальностью, оттого и мерещится всякое. Но все же красивая госпожа была такой реальной, что Хани никак не могла поверить, что та ей привиделась. А и как так могло статься, что на руках госпожи было то, что звалось "перчатки", когда сама Хани никогда прежде не слыхивала о таком и в глаза не видела? А с иного боку - обе фергайры уверили, что в Белом шпиле никто не гостит, и, если они сговорились врать, делалось вдвое непонятнее.
В Большом обеденном зале пахло свежим хлебом и жареной морковью. Остальные запахи смешались в тугой комок, от которого у Хани мигом набрался полный рот слюны.
Все расселись по обе стороны длинного стола. Добрая травница Ниара похлопала ладонью по свободному месту на лавке около себя и Хани с радостью заняла его. Окинула взглядом стол: куски мяса, зажаренные до румяной корки, картофель, груши в вине, горшочки со сметаной, пучки свежей зелени. В самом центре - мясная горка, увенчанная помидорами. Напротив ого места, где сидели фергайры, уже стояли наполненные кубки. Каждый- непохожий на своих собратьев. У Ванды был высокий, точно перевернутый колокол, на приземистой ножке, у Тойроны - круглый и пузатый, как бочка. Напротив Хани стоял самый простой, мало чем отличный от крестьянской глиняной кружки, даром что медный да с чеканным ободом по краю. И в нем покоилась алая густая жидкость, будто кто крови налил. От странной мысли девушку передернуло, захотелось сорваться и бежать со всех ног.
– Мы с сестрами нынче приняли решение, - сказала Ванда, как только встала на ноги.
Поднималась она не быстро, кряхтела и сопела, то и дело хватаясь а столешницу. Будто сильно сдала за то время, пока Хани вместе с остальными помогала прогнать орды шарашей. Старость нагнала ее, подумала девушка, поднимаясь следом с остальными сестрами. По их же примеру подняла свой кубок. И о каком решении она речь ведет? Говорила же, что место и ей, Хани, на совете, где будут о судьбе Артума решать и выбирать достойного сесть на трон Конунга.
– Решили мы, - женщина снова замешкалась, подавившись приступом кашля. Никто не торопил ее, фергайры держали кубки поднятыми и терпеливо дожидались.
– Быть Берну Конунгом, - наконец произнесла самая старая средь сестер и стальные единогласно присоединились к ее речам, со словами: "Пусть правит мудро!".
Одна Хани молчала, но в сонме голосов ее безмолвие осталось незамеченным. "Они без меня решили", - толкалась в голове мысль. И тут же пришло откровение, что все это время лежало на самом видном месте, но только теперь глаза Хани открылись достаточно широко, чтоб разглядеть правду. Они никогда и не считали ее ровней. Взяли лишь пользоваться, когда надобно было. Ванда настояла, чтоб Хани приняли в круг, если она верно поняла вчерашние подслушанные слова. А уж теперь, когда порченной колдунье вынесли приговор, так вдвойне понятно было их решение не спрашивать ее мнения.
Кубки вскинулись вверх, приветствуя будущего Владыку Севера, которому еще только предстоять о том, что выбрали его. Хани повторила следом за всеми. После глянула в свой кубок. Собственное отражение в алом показалось мертвецки бледным, с алыми тенями, точно кто изрезал лицо в кровь. И глаза сделались темными, багряно-красными. Руки Хани пошли мелкой дрожью, отчего вино в кубке разошлось широкими кольцами, отражение размазало рябью. А когда поверхность хмельного напитка успокоилась, Хани разглядела в ней себя. Будто со стороны, подглядывала в замочу скважину за собой же, отраженной в кубке.
Вот отражение замерло, - точь-в-точь как она сейчас, - стоит и глядит в кубок, будто там чудеса всего Эзершата спрятались. Не спешить пригубить хмельной напиток, чтоб по-чествовать выбранного Конунга. Наоборот, оглядывается - никто ли не наблюдает за ней? И тут же разжимает ладони. Кубок падает, кровавое вино расплескивает, брызги так и рвутся из кружки, того и гляди - окропят лицо.
Хани моргнула, а когда снова всмотрелась в хмельную гладь, не нашла там ничего, только собственное отражение.