Сердце огня и льда. Леди
Шрифт:
– Решение усыпить Норда не было спонтанным? – уточнила я.
– Нет. И этот шаг, как я выяснил позже, был заранее согласован и одобрен остальными старшими.
– То есть, учитывая, что интерес Рейнхарта к снотворным чудесным образом совпал с набором последнего поколения, он мог с момента нашего вступления в братство рассматривать такую возможность… упокоения слишком неугомонного собрата? – предположил Беван.
– Либо это действительно совпадение, однако в процессе изучения зелий Рейнхарт мог или постепенно прийти к данному выводу и начать поиски средства, способного усыпить даже нас, или случайно обнаружить нужные записи и использовать их для изготовления снотворного.
Помню папины записи, великое множество страниц, исписанных папиным мелким, неразборчивым почерком. Неровные строчки, перечёркнутые слова, добавленные над
– Нас четверо, двое перспективные, двое под сомнением, а новые собратья находятся всё реже и реже, и рисковать целостностью круга, как прежде, уже нельзя. А так проблемный собрат и остаётся частью круга, и собственно проблем больше не доставляет, даже если у него пара появится – усыпят за компанию и девушку.
– Только одно мне непонятно: что же они так долго тянули? – удивилась Лиссет. – Почему раньше не усыпили Норда, или этого Галена, или хоть кого?
– Мы же не знаем, когда именно Рейнхарт разыскал это чудо-средство, – ответил Беван. – Может, только после Мейра и нашёл.
Черновики папа отдавал огню. И пламя поглощало послушно, терпеливо целые стопки бумаг.
– Дрэйк, ты говорил, Рейнхарт составил рецепт на основе записей колдуна древних времён, – я перехватываю утвердительный взгляд Дрэйка, вспоминаю, как папа писал и переписывал, пробовал, экспериментировал, повторял снова и снова, добиваясь необходимого результата, стремясь к совершенству создаваемого яда. – В древние времена колдуны писали на языках, ныне считающихся мёртвыми, зашифровывали всё, что касалось магии, во избежание доступа непосвящённых к тайным знаниям. Когда в руки моему папе однажды попала такая рукопись, он очень долго её переводил, ведь изучающих мёртвые языки мало, а среди них ещё меньше тех, кому можно доверить эти знания. Понимаю, возможности и связи Рейнхарта несравнимы с папиными и всё же… И составление рецепта, подбор ингредиентов и нужных пропорций – это месяцы кропотливой работы, а порой и годы. Ещё результат необходимо проверить, убедиться, что не возникнет побочных эффектов, не останется следов или каких-либо иных признаков отравления, если речь идёт о яде. Даже если Рейнхарт не занимался этим сам, а позже попросту избавился ото всех, кто помогал ему с переводом, составлением и изготовлением, то всё равно создать подобное за два года… И он был уверен в результате, значит, должен был предварительно протестировать снотворное, причём на объекте, близком по своим физическим показателям к цели, то есть к вам, членам братства. Убить легко, убить, не оставляя следов, не привлекая внимания, – искусство, – я повторяю папины слова, надеясь, что Дрэйк и Беван правильно поймут смысл сказанного мной.
– Интересно, – протянула лисица, – и где же тогда Рейнхарт нашёл подопытных крысок в свою лабораторию ужасов?
Мужчины переглянулись настороженно, я же поднялась, покинула столовую. Нордан в нашей спальне, стоял перед окном, глядя на запущенный, заросший садик за распахнутыми створками. Не шелохнулся, когда я вошла, приблизилась, обняла со спины, прижавшись к напряжённому, источающему холод телу, уткнулась щекой в мужское плечо.
Не представляю, каково жить с таким прошлым, с таким грузом на душе, да и не уверена, что хочу даже представлять. Это слишком много для меня, до недавнего времени не причинявшей физической боли живым существам, никогда никого не калечившей, не убивавшей. Я не знаю, что сказать, что следует говорить в подобных случаях, если уместные фразы вообще существуют, и потому мы молчим.
– Хорошенькое наследство останется нашей дочери, – Нордан нарушает вдруг тишину, тонкую, ломкую, словно первый осенний ледок. – Страшные истории о том, чего могло бы и не произойти.
– Что было, то было.
– Ты плохо себе представляешь, сколько всего было.
– Норд, прошлое не изменить, хочешь ты того или нет, – я пытаюсь убедить и не понимаю, кого именно – Нордана? Или себя? – В храме нас наставляли помнить прошлое, анализировать и учиться на его ошибках, но не держаться за давно минувшее, не тешить себя иллюзией, что всё могло бы быть иначе, стоило только пойти другой дорогой, решить иное, переиграть партию. Могло бы, но не стало ведь. Ты сделал выбор, каким бы он ни был, и теперь остаётся лишь принять его, но не пытаться переписать заново. Подобное никому не под силу, даже членам ордена бессмертных.
–
– Я не хочу только, чтобы ты терзал себя мыслями о других, невыбранных дорогах.
Вздох, глубокий, шумный, заставляет поднять голову, всмотреться в повёрнутое в профиль ко мне лицо.
– Шель, братство убивало веками, если не собственными руками, то чужими, да и свои у нас в крови даже не по локоть – по плечи. Конечно, случаи массовых убийств происходили не так часто, как может показаться, но всё-таки место имели, и неоднократно. И мы привыкли к кровопролитию, привыкли настолько, что оно перестало нас трогать. Если нет необходимости решать дело миром, льстить, умасливать, то мы избавляемся от препятствия, от человека и больше не думаем о нём. Так нас натаскивали первые годы в братстве, так мы сами постепенно привыкли жить, – мужчина глянул на меня искоса, требовательно. – Скажи, Бев выразил хотя бы каплю сожаления из-за гибели города, своей причастности к ней?
Ответить мне нечего, но Нордану и не нужен мой устный ответ. Хватает взгляда, который я отвожу на мгновение.
– Несмотря на вновь обретённую смертность, он во многом ещё один из нас. Если Бев будет думать обо всех отнятых им жизнях, в том числе отнятых просто так, по личному капризу, то рехнётся раньше, чем закончит свою революцию, – Нордан отвернулся. Солнечные лучи путались в ветвях деревьев, пробирались золотыми змейками под яркую молодую листву. – Тебе это вряд ли понравится, но знаешь, что злит меня в этой ситуации? Не бессмысленная гибель несчастных жителей Мейра, не одержимый жаждой мести оборотень, даже не заваленное задание Бева. Мне было плевать на них тогда и плевать сейчас. Но меня злит, что тебе пришлось узнать об этом случае. Не радует, что однажды об этом узнает и Эстелла. И Дирг знает, о чём ещё со временем ей станет известно.
– Я уже слышала о Мейре, о замороженном тобой городе и поэтому не могу сказать, что для меня это большая новость, – собственное равнодушие его тоже злит, пусть он и не признаётся в том, что наверняка считает слабостью. Возможно, такая реакция всё же лучше спокойного принятия равнодушия как данности, как чего-то само собой разумеющегося. И Нордана волнует, что подумаю я, что подумает Звёздочка, когда станет старше.
Совсем немного, лишь капля живительной влаги в бескрайней пустыне чужой боли, вовремя отведённых глаз, грязи в сердцах и помыслах.
Но и немало. Для меня, для наших детей. Для нас самих.
Любая дорога начинается с первого шага, даже маленького, даже только ради близких, любимых.
Я уткнулась подбородком в плечо мужчины, ощутила его дыхание на щеке, тепло тела под моими руками.
– Ты сам расскажешь Эсти в своё время то, что сочтёшь нужным, и теми словами, которые покажутся тебе верными. Уверена, Звёздочка всё поймёт – она же твоя дочь.
– Если Эстелла действительно всё поймёт и примет, то лишь потому, что она твоя дочь, – моей щеки коснулись губы.
Чувствую, как Нордан улыбается, глядя на меня, и улыбаюсь в ответ. Так мы и стоим, погружённые в тепло, запах друг друга, какое-то время, тихое, неподвижное почти, пока в коридоре не зазвучали шаги и голос Лиссет, окликающей меня.
Пора ехать за одеждой для бала.
* * *
Лиссет привычно называет адрес магазина, где мы покупали платья для предыдущего бала, но Дрэйк отвозит нас в другое место. В модный салон в центре Эллораны, элегантный, с маленькими витринами и неброской позолоченной вывеской, при виде которой лисица не сдерживает удивлённого свиста. Внутри три небольших помещения: один общий зал с несколькими низкими столиками, обитыми тёмно-красным бархатом диванами и креслами, гобеленами на стенах, похожий скорее на гостиную в доме аристократов, и два зала с вечерними костюмами, отдельно для мужчин и для женщин. Мы расходимся, и нас с Лиссет сразу окружают приветливые, улыбчивые девушки в строгих форменных платьях, готовые рассказать всё о представленных в салоне платьях, поделиться последними веяниями в моде, помочь советом. Несмотря на услужливые рекомендации продавщиц, я выбираю долго, неуверенно, пытаясь разыскать нечто, подходящее под определение «ярко и сексуально», и борясь с привычкой одеваться скромно. Примеряю по очереди несколько нарядов, разрываюсь между строгим тёмно-синим и элегантным чёрным. Лисица, оглядев внимательно каждое, предлагает что-нибудь красное.