Сердце-океан
Шрифт:
В тот же вечер, наскоро собрав скарб и, не дожидаясь, пока на нас объявят облаву, мы отбыли из городских предместий. Снова ждала нас дорога. Мы шли, сердце мое радовалось. Я шла не домой, у бродяг не может быть дома. Я просто шла вместе со всеми, я была не одна.
Еще один день унесет вероломный закат,
Багровым огнем паруса в облаках поджигая.
Там в небе давно корабли у причалов стоят Увы, и на них невозможно добраться до рая.
Но лишь загорается над горизонтом восток, Я снова в пути, и в пыли сапоги мои снова.
И вьются по свету сто тысяч знакомых дорог Но нет
ГЛАВА 20
СЛЕЗЫ СЕРДЦА
– Помнишь песню, которую часто напевала бабушка Рипша?
– Она много песен знала, а я особенно не прислушивался,-ответил как всегда скупой на разговоры Намар.
Мы засиделись заполночь, что часто случалось, вспоминая о нашей прошлой жизни в Сате-Эр.
– Ну, ту, в которой ветер брат, дорога сестра, помнишь?
– Может быть… А что?
– Она не выходит у меня из головы. Я все пыталась вспомнить слова. Раньше у последнего хозяина, я боялась даже мечтать о свободе. А теперь я вольная и знаю: эта песня обо мне. О том, как я иду к северу.
– На Самарьяр что ли? Гм… -Намар усмехнулся. Может быть он тоже сомневался в существовании этого острова?
– Аржак, ты ведь кажется, бывал в тех местах?-повернулась я к мешавшему в костре угли командору.
– Не бывал,-нехотя отозвался тот. Он почти дремал, зачарованный горячим светом углей.
– На севере был, в Торувальо. Бигару там встречал, а на острове не был. Да никто и не знает, как туда добраться, да еще и к океану подойти через земли гомусов.
– Брось ты эту затею,-предложил Жулалу.-оставайся с нами. Мы скоро идем на юго-восток. А?
– Я ведь потому и сбежала из Леранья-Рес, что меня тянет туда, на север. А не могу противиться этому. Там мой дом, я это знаю, хотя ничего о нем не помню. И если бы вы знали, чем я пожертвовала, чтоб обрести свободу. И потом, у меня была карта, настоящая древняя навигационная карта, показывающая путь к Самарьяру. Я отлично помню ее.
– А ты что, действительно знаешь тайну бигару?-спросил Намар после некоторой паузы, в течение которой, видимо, они осмысливали мой монолог.
– Не спрашивай… Лучше подыграй мне.-Я подала ему инструмент…
С лепестками ночного костра
Бесприютная тьма тихо спорит.
Ветер - брат мой, дорога - сестра,
А любимый - далекое море.
Я к нему дни и ночи спешу
И мечтаю, как там на закате
Успокоюсь, согреюсь, усну
Я в его леденелых объятьях.
А когда всколыхнется заря,
Горизонт ослепляя лучами,
Я увижу мираж корабля
С полыхающими парусами.
А пока снова возле костра
Бесприютная ночь одинока,
Брат мой - ветер, дорога - сестра,
И по-прежнему море далеко.
Вскоре дети Антэ должны будут повернуть на юг. Мы побывали уже почти во всех более или менее больших городах Амфилиона, заходили и в маленькие. Нужно было искать другое место. Здесь нас уже слишком хорошо знали, мы могли в любой момент наткнуться на патруль римлян. Нам оставалось побывать лишь в одном самом большом городе этой провинции, а потом… Потом мне придется продолжить путь на север одной.
Дети Антэ не хотели и слышать о том, чтоб идти в земли варваров, где водились гомусы и прочие дикие животные, наподобие скубиларов. Я их и не просила, прекрасно понимая их опасения. Мне ведь доводилось встречать домашних гомусов, более или менее привыкших к человеку. А как же тогда ведут себя дикие?
Настроение у меня было унылое. Да тут еще и мамаша Лалы…
Она решилась, наконец, сменить амплуа и давно собиралась это сделать и вот теперь окончательно надумала. Она мотивировала это тем, что якобы заботится о своей подрастающей дочери, у которой теперь должен быть свой номер. Слезливые песни она оставляла ей. Но мне казалось, что истинная причина в другом. Мать чувствовала, что дочь исполняет песни лучше ее, и порой она только мешала своему чаду, которая своим голосочком доводила до слез публику. Мамаша стала разучивать монологи из трагедий. Когда-то она была дэшу у одного римлянина, который писал нечто подобное. Кое-что она даже помнила, а кое-что хранила в свитках, которые стащила когда-то, отправляясь странствовать с бродячей труппой. По вечерам теперь можно было слышать ее низкий голос. Напыщенно и с непривычной для меня, но принятой в тогдашнем столичном театре истеричной интонацией она декламировала:
Капли крови на лезвии остром -
Это слезы истерзанного сердца.
Или это пурпурный закат
Отразился в блистающей стали?
Но ни стонов, ни криков, ни жалоб
Не услышишь ты и не узнаешь.
Небо тьма застилает ночная.
Никогда я тебя не увижу…
Рыдающие ее возгласы погружали меня в меланхолию. "Никогда я тебя не увижу!"- произносила она с таким страданием, что мне, не смотря на всю наивность ее искусства, становилось больно и тоскливо. Я опять вспоминала Леранья-Рес. В последнее время я вспоминала его все чаще. И был повод.
Это произошло в одном из самых больших, а может быть и в самом большой городе Амфилиона, в котором мы давали концерт. Он был основан давно и не цезарийцами, а одним из древних вождей местных племен. Здесь, как ни в каком другом месте сохранялись местные обычаи, и правил им единолично потомок того самого вождя, а не римский наместник. Поэтому в городе не было ни римского гарнизона, ни даже обычной милиции. Город был спокойным, лояльным к империи, и потому римляне наведывались сюда лишь несколько раз в год, чтоб собрать налоги и заодно проверить, все ли спокойно. Нам не повезло, мы попали туда как раз в такое время.
Нам оставалось надеяться лишь на то, что сборщики налогов не станут интересоваться какими-то бродячими комедиантами, пусть даже и унчитос. У них ведь и своих проблем хватает. Поэтому мы и решили не ждать, отсиживаясь в предместьях, пять дней, в течение которых город был полон римлян, а отправляться на работу. И тем не менее нам приходилось очень осторожничать.
Кроме большой рыночной площади в городе было еще несколько поменьше. Для начала и чтоб присмотреться к местной публике, мы решили дать представление на окраине, перед входом в святилище. Здесь на небольшой площадке располагалось несколько лотков и постоянно толпился десяток - полтора димехо с их рабами и скотиной.