Сердце разбитой кометы
Шрифт:
– Ой, молодая же совсем! Проверяться тогда надо у врачей-то! Вы же к своей любви ехали! – зацокала языком Валентина Петровна.
– Никакой любви не оказалось, одна я… а вокруг мертвые люди.
– Как так? – спросила старушка и потрогала лоб Тони. – Жара вроде нет…
– При чем тут жар? Мерещиться мне что-то стало.
– Что именно?
– Ну, мертвецы всякие, говорю же. Со мной что, совсем плохо? Может, на меня здешний климат так плохо влияет? Белые ночи…
– Нет еще белых ночей-то, – ответил «покойник».
– Какие мертвецы, деточка? – поинтересовалась
– Ну, вот, – покосилась на Геннадия Альфредовича Антонина. – Мне мерещится, что этот мужчина, – она тыкнула в сторону бывшего покойника пальцем, – вчера лежал в гробу, и я это видела так же четко, как сейчас вас. Плохо, да? Вы меня в психушку сдадите? – спросила Антонина.
И тут Геннадий Альфредович рассмеялся.
– Я, кажется, все понял! Вам не привиделось! Вы вчера на самом деле были на моих похоронах, – весело заявил он.
– Звучит по крайней мере странно, – поежилась Антонина. Она лежала на кожаном диване, куда ее положили.
– Так это правда! У нас родился такой замысел! – потер Геннадий Альфредович руки.
– Какой замысел? – Тоня уже не доверяла никому, даже самой себе.
– Нет, он несколько необычен, конечно! Замысел, я имею в виду… Но сейчас такое креативное время, что все имеет право на существование. Мы решили, что человек празднует день рождения, свадьбу, юбилеи и прочее. А вот похороны свои уже не видит, поэтому они его и страшат.
– Вообще это логично. Не видеть свои похороны! – отметила Антонина.
– Есть люди, вы не поверите, и их немало, которые хотят это видеть, хотят поймать это ощущение и, может быть, в дальнейшем не так бояться смерти или как-то скорректировать свою жизнь. И это нормально. Креативные люди.
– Философия, – то ли спросила, то ли высказала свое мнение Валентина Петровна. – Хотя лично я не очень одобряю…
– Как это? – не совсем понимала Тоня, но уже начала немного приходить в себя, начала верить, что мужчина вполне живой.
– Человек оплачивает свои похороны, все по-настоящему. Ну, почти по-настоящему. Лежишь себе в гробу и слушаешь музыку, а также как все приглашенные говорят о тебе, то есть об усопшем, хорошие слова, ведь о мертвом или ничего, или хорошо… Это очень необычно, я бы сказал, но многое переосмысливаешь, – вздохнул Геннадий Альфредович, наливая Антонине и Валентине Петровне по чашечке чая. – Угощайтесь! – предложил он.
– Спасибо. Значит, вы вчера так развлекались? – спросила Антонина, начиная «догонять» ход креативной мысли.
– Да! Вчера был мой черед. Совершенно верно!
– И часто такое происходит?
– Арендуем помещение раз в две недели примерно, как заказ поступит.
– Как же вы живы остались после такого возлияния! – засмеялась Валентина Петровна.
Антонине наконец-таки стало понятно, почему администраторша Ирина упорно называла их сборище вечеринкой, а не прощанием с человеком.
– Я не пожалел о своих похоронах. Услышал о себе много хорошего: что я талантливый художник, хороший человек. Даже, знаете, самооценка поднимается и азарт к жизни появляется. Уже давно не было у меня такого вдохновения,
– Тем более что под шумок и картины ваши втридорога ушли, то есть можно и материальные дела поправить, – отметила Антонина, которая не смогла не съязвить.
– Вы так говорите, словно люди не знали, что я не умер! – рассмеялся Геннадий Альфредович. – Все по доброй воле! Никаких поборов!
– Знали? – спросила Антонина.
– Конечно! Это шоу! Постановка!
– Так это я одна ничего не знала? Как всегда… – вздохнула Антонина.
– Как вы там вообще оказались? – Геннадий Альфредович веселился вовсю.
– Так Тонечка поселилась в отеле «Галерея», – пояснила Валентина Петровна. – Мы с ней вместе на поезде из Москвы ехали.
– Случайно зашла, а потом уже и выйти не смогла, стечение дурных обстоятельств, – хмуро ответила Антонина.
Сам Геннадий Альфредович растворил в стакане с водой какую-то таблетку и принялся пить, морщась и кряхтя.
– Как же голова раскалывается!
– Цвет лица у тебя, Боря, лучше уже. К жизни возвращаешься, – подбодрила его Валентина Петровна.
– А что с вами случилось? В гробу перележали? Или венками задавили? – спросила Антонина, подумав: «Куда же лучше? Зеленый такой… Что же до этого было?»
– А вы все такие в Москве? – покачал головой Геннадий Альфредович.
– Извините, но я просто испугалась, когда вас увидела сейчас. Я же чуть не умерла! Так прямо и отключилась.
– А я перепил вчера крепко, – пояснил Геннадий Альфредович. – Да еще в моем-то возрасте!
– Перепили?! – удивилась Антонина. – Да вы же лежали трупом! Все ели, пили, но не вы…
– Да вы рано отключились, дорогуша, – засмеялся Геннадий Альфредович. – После распродажи моих картин я под аплодисменты встал из гроба и принял массу пожеланий долгой и счастливой жизни. Выслушал комплименты, что мои похороны прошли удачно. Ой, бедная моя голова! Такое чувство, что я выпил вчера с каждым пришедшим. Правда, несколько человек реально были в отключке. Вы, милочка, скорее всего, и были среди них. Ой, да что вспоминать! Пейте, девочки, чай и радуйтесь жизни, жизнь – это вода. Особенно после обильного возлияния.
Антонина внимательно осмотрела кабинет директора музея, наконец-таки расслабившись.
– Красиво у вас здесь.
– А как же! У нас и музей красивый! Иногда приходится и солидных людей принимать. Они могут проявить свою гражданскую позицию, расщедриться на меценатство и передать в музей очень ценный экспонат. У нас процентов тридцать экспонатов именно так и появились, из частных коллекций. Поэтому мой кабинет должен внушать доверие и выглядеть соответствующим образом. Мебель здесь дорогая, антикварная, есть очень интересные книги, в том числе и старинные, в том вот книжном шкафу. Но все же это – не музейные экспонаты. Я бы не позволил себе ничего испортить своей старой задницей, – сказал Геннадий Альфредович. – Я с большим уважением отношусь к вещам, которые надо сохранять. Поэтому здесь везде, и под вашими попами в том числе, вещи старые, но не музейные.