Сердце разбитой кометы
Шрифт:
Трофим открыл дверь в номер и встал в проеме как вкопанный. Тоня уперлась в его мгновенно напрягшуюся спину.
– Что ты, Трофим? Проходи.
– Подожди… Не заходи сюда… – как-то странно сказал он.
Она тут же нырнула ему под мышку и заглянула в комнату. На их кровати, где они совсем недавно занимались любовью, лежал мертвый Геннадий Альфредович.
– Да не дрейфь! – весело сказала Антонина и смело направилась к господину Моисееву.
– Тоня, стой! Что ты делаешь? – занервничал Трофим.
– Чего ты так испугался? Это розыгрыш!
– Тоня… – подал робкий голос побледневший Трофим, но она ему только задорно подмигнула и продолжила свой обличительный монолог:
– Вот говорила вам Валентина Петровна, что ваше увлечение добром не кончится, а вы ее не слушали! В прошлый раз, когда вас хоронили, умерла молодая девушка, а сегодня, когда вы опять прикинулись покойником, чтобы разыграть меня, в вашем музее произошло преступление… убиты люди… Почему вы не встаете? Я не шучу! – замерла Тоня.
– Он мертв, успокойся… – как можно мягче произнес Трофим.
– Как мертв? – растерянно посмотрела на него Антонина. – Совсем?
– Совсем… Подойди ко мне.
– Нет, – пискнула Тоня, не веря, что все это происходит с ней, да еще в один день. – Я проверю?
– Не подходи, – буркнул Трофим и подошел к телу. – Черт, совсем холодный уже. Останься, я за Максимом Юрьевичем! Он наверняка еще со своей следственной группой в музее, мы снова обеспечим их работой… Да что же это такое? – выдохнул Трофим и вылетел из номера.
– Ну уж нет! Я тут не останусь! – И Антонина рванула за ним следом.
От рыданий Валентины Петровны просто кровь в жилах стыла. На Максима Юрьевича было страшно смотреть. Казалось, что он даже в размерах уменьшился и старался ни с кем не встречаться взглядами. Кто-то словно издевался над ним, сея труп на трупе. Ему постоянно звонили сверху и требовали объяснений. А он объяснить ничего не мог. Максим Юрьевич с ужасом смотрел на Антонину, словно на вестницу смерти. И казалось, спрашивал ее: зачем ты приехала сюда? Зачем? Чтобы я никогда не получил повышение? Или для того, чтобы, наоборот, меня уволили из органов?
– Максим Юрьевич, следов борьбы нет, – тихо произнес молодой мужчина с унылым лицом. – Знаете, у него из галстука вырвали антикварную булавку с изумрудом и воткнули в шею, попали в артерию, вот и все. Это объясняет обилие крови вокруг. Умер он не сразу, ему просто не оказали помощь, истек кровью в течение пятнадцати минут.
– А почему он не выполз в коридор? Не позвал на помощь? – спросил следователь.
– Кто его знает? Может, убийца не выпускал. А может…
– Что?
– Запах от трупа характерный. Он мог быть очень пьяным и просто сам не смог встать. Такое тоже возможно. А сколько промилле у него в крови было, покажет анализ. А может, он уже заснул пьяный и убийца воспользовался моментом, так старик умер в этом случае,
– Я понял тебя, спасибо, – кивнул Максим Юрьевич, растерянно глядя на Трофима. – Я должен знать, где каждый из вас был сегодня поминутно.
– Из нас? – даже переспросил Трофим.
– Из вас! Представьте себе! Между всеми этими преступлениями и вами явно какая-то связь! Или вы поспорите? Второй труп в этом отеле.
– Я не собираюсь ни с кем спорить. Мы с Тоней были вместе в Эрмитаже, затем я ее проводил до художественного музея, а сам поехал на этот чертов коллайдер, будь он неладен! Не умеешь строить – не строй! Так нет! Надо как в Швейцарии, только если что-то летит, почему-то рядом нет людей, кто бы смог все исправить.
– А я все время была с Валентиной Петровной. Почему вы к нам пристали? Нас хотели убить. Мы жертвы!
– Да вокруг вас сплошные трупы! – ответил ей Максим Юрьевич, с большим сомнением глядя на Тоню.
– Вы так говорите, словно расстроились, что мы еще живы, – заступился за нее Трофим. – И я чувствую, что вы сами ничего не знаете, у вас ни одной версии нет, а следовательно, и нам никто не поможет, кроме нас самих.
– Вот только сами ничего не предпринимайте! – отмахнулся он.
– Мы задержаны? – уточнил Трофим.
– Не говорите глупостей! – ответил Максим Юрьевич.
Тело Геннадия Альфредовича положили в пластиковый пакет и унесли под рыдания Валентины Петровны.
– У него есть родственники? – осторожно спросил у нее следователь.
– Насколько мне известно, есть бывшая жена и взрослый сын, с которыми он не общался уже лет двадцать пять. Сын другого мужчину зовет отцом. А так, если честно, я с ним много лет была в близких отношениях, – вытирая слезы, ответила Валентина Петровна.
«Почему-то я так и думала, они даже внешне похожи», – подумала Антонина.
– Вы? – повернулся к Валентине Петровне подполковник Соловей.
– А что? Это вы меня сейчас видите старой и никому не нужной. Мы с Геной были знакомы еще с Института культуры, и я была влюблена в него. А он со мной просто дружил. Понимаете трагизм ситуации? Когда мужчина, которого ты любишь, предлагает дружбу? А целует других девушек? – спросила заплаканная женщина.
– Я бы не смогла быть рядом, лучше уж не видеть, – вмешалась в разговор Антонина.
– Я тоже так думала и прервала с Геночкой общение, пока не поняла, что для меня это смерти подобно. То есть лучше видеть с другими девушками, лишь бы видеть! Это невозможно понять, это можно только почувствовать. И я почувствовала все и сполна, будьте уверены. Это невозможно! Я была в курсе всех его влюбленностей, всех романов, всех чувств. Я была на его свадьбе, я потом подставляла свою «жилетку», когда он плакался о разводе. Да! Я подумала, что наконец у меня появляется шанс. Но каждый раз Геннадий Альфредович влюблялся снова и снова, и снова это была не я, и я снова слушала и слушала все это… – Голос Валентины Петровны сорвался.