Шрифт:
Глава 1, вступительная. Покушение. 1
7 день Весенних Молний, 399 год Круга Скал. Оллария
1
Дик остановился перед дверью кабинета и на секунду застыл с поднятой рукой. Никогда раньше он не обращал внимания на резьбу, покрывавшую черное дерево: изящные завитки закручивались, словно вихри, создавая рельефный водоворот. Черная воронка затянула в себя его взгляд, и юноше на мгновение показалось, что он падает в бездонную пропасть. Вздрогнув, он стряхнул наваждение, прогоняя головокружение
Думать было уже некогда, да и что еще он мог придумать? Ричард негромко постучал, настороженно прислушиваясь к тягучей тишине за массивной дверью. Тяжелое дерево гасило все звуки, идущие изнутри. Он постучал громче, чувствуя, как обрывается сердце: видно, хозяин отсутствовал. Отчаявшись, Дик опустил руку, и в этот момент заскрипел ключ, поворачиваясь в замке. Ворон был у себя.
— Герцог? — удивился Рокэ Алва, слегка приоткрывая дверь. — Что случилось?
Ричард стоял перед ним молча: все слова разом улетучились из памяти.
— Вы проигрались? Нашли у себя в комнате след от слепой подковы? Решились уйти в эсператистский монастырь? Леворукий и его кошки! Вы смотрите на меня так, словно перед вами Изначальная тварь.
Ричард с трудом сглотнул комок в горле.
— Я… Я хотел бы поговорить с вами, монсеньор.
Алва слегка усмехнулся и в его глазах мелькнул странный блеск. Он посторонился, открывая дверь во всю ширину:
— Проходите.
В кабинете горел камин; перед огнем в беспорядке валялись какие-то бумаги. Вероятно, Алва заперся, чтобы разобрать старые письма… Впрочем, нет: для писем это было слишком коротко. Может быть, приказы?.. Заметив его взгляд, Алва смел бумаги в кучу и бросил в ящик стола.
— Раз уж вы здесь, налейте вина.
Бутылки стояли в корзине у маленького столика. Хуан обыкновенно приносил их сюда после обеда… Ричард бездумно смахнул уже заботливо стертую управляющим пыль, снял сургучные печати и принялся почти не глядя переливать вино в кувшин. Алва сел в кресло у него за спиной.
— Так что случилось, герцог? О чем вы хотели поговорить со мной?
— Я… — нерешительно начал Ричард. — Я только сегодня узнал… Его преосвященство епископа Оноре убили. Недалеко по ту сторону границы.
— Вот как? — рассеянно произнес Алва.
— Разве вам уже не доложили об этом, монсеньор?
— Побойтесь Создателя, герцог. Разве я похож на пламенного эсператиста? С чего бы мне интересоваться агарисскими епископами?..
— Епископ Оноре был святой!
— Не спорю. И не сомневаюсь, что в Рассветных садах его появление встретили с восторгом. В тамошнем святом воинстве давненько не случалось пополнения.
Ричард перенес кувшин на поднос с бокалами и заглянул Алве в лицо.
— И вы не знаете, кто бы мог убить его, монсеньор?
— Желающие явно нашлись, — неприятно усмехнувшись, ответил Рокэ. — Не все в Агарисе одобряли его миссию в Талиг. Да и вообще Святой Престол – редкостный гадюшник. Впрочем, вы ведь эсператист и никогда этого не признаете…
Чудовищная надуманность этого обвинения потрясла
— То есть вы утверждаете, ваша светлость, — дрожа от негодования спросил он, — что в Агарисе есть люди, готовые поднять руку на своего собрата, хотя его святость очевидна даже для еретиков вроде вас?
— Я ничего не утверждаю, юноша, — саркастично отчеканил Рокэ. — Я только советую вам не слишком доверять другим, а в особенности… своим собратьям.
Дик поднес холодные пальцы ко лбу. Его негодование, внезапно вспыхнув, так же внезапно погасло.
— Кому же тогда можно верить? — тихо спросил он.
— Я не верю никому, юноша. Налейте мне вина.
Ричард машинально наклонил кувшин. Он вдруг почувствовал себя словно посередине вязкой трясины, где каждый шаг в сторону означает предательство и смерть. Должно быть, его отец так же чувствовал себя среди болот Ренквахи… Но нет, отец надеялся, что топи защитят его и его людей. Тщетно. Трясина слишком вероломна.
Алва посмотрел вино на свет и отставил бокал в сторону. Удивительно: он не предложил оруженосцу налить бокал и для себя. Ричард стоял перед эром, тупо глядя в камин и лихорадочно соображая, как продолжить разговор. Ворон рассеянно смотрел прямо в пространство, должно быть, целиком уйдя в свои размышления.
— С какого времени ты себя помнишь? — вдруг спросил он, внезапно переходя на «ты».
— Должно быть, с трех лет… — медленно ответил Ричард, стараясь удержать разбегающиеся мысли. — Это был день, когда меня представляли роду… Я отчаянно плакал, потому что служанки тормошили меня и втискивали в новое платье. Крахмальный воротник ужасно царапал шею… Потом пришел отец, чтобы вынести меня в гербовый зал. Позже мне говорили, что тогда у нас в Окделле собралось не меньше пятисот человек: все двери были распахнуты, коридоры и двор забиты людьми. Я, наверно, ревел бы, как теленок, если б не отец. Он взял меня на руки, и с ним я никого не боялся. Когда мы вышли, все, как водится, принялись кричать военный клич и салютовать шпагами, но я уже не плакал. Я знал, что отец не даст меня в обиду.
Ричард умолк. Алва посмотрел на него с едва заметной тенью сочувствия в глазах.
— Память – странная вещь, — заметил он. — Она как будто принадлежит нам, но не зависит от нашей воли. Мы хотим запомнить – и забываем, хотим забыть – и не можем.
Он резко замолчал, отчего последнее слово прозвучало как-то глухо, и взялся за бокал.
— Как умер мой отец? — спросил Ричард ровным голосом, как будто продолжая прерванный рассказ.
Если Алва и удивился вопросу, то виду не подал.
— Почти мгновенно.
— Так же, как и Эстебан Колиньяр?
— Нет. — Алва нахмурился, вспоминая. — Эстебана Колиньяра я поразил в горло. Что до герцога Эгмонта Окделла… Шпага вошла ему в сердце.
— Монсеньор показывал мне этот удар на уроках? — осведомился Ричард почти светским тоном.
— Нет. Покажу, если хотите. Но прежде нам придется стать на линию.
Что? Линия?!
— Это невозможно! — ужаснулся Ричард. — Мой отец был эсператистом. Вы не могли драться с ним на линии!