Сердце смертного
Шрифт:
Капитан Дюнуа собрал небольшую гору снаряжения от наемников: доспехов, шлемов, перчаток и тому подобного. Хотя на самом деле разницa между их экипировкой и тем, что носят хеллекины невелика. Это мне придется переодеться. Для меня подобрали специальное седло, позволяющее как можно выше сидеть на лошади и казаться более рослой. Я надеваю две мягкие кольчуги, которые придают плечам дополнительный обхват. Oни имеют еще одно преимущество: прячут груди. Поверх доспехов натягиваю кожаную безрукавку, вамбрасы и верховую кожанку. Не представляю, как солдат может двигаться после того, как его обрядили во все это обмундирование.
Когда
— Возможно, льняная шапочка удержит ее на месте, — советует Сибелла.
— Нет. Просто отрежь их, — велю я.
Она замирает, и я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на нее:
— Волосы отрастут. Не ст'oит рисковать тем, что они вылезут в неподходящий момент. Как я тогда объясню, кто я?
— Ладно, — недовольно бухтит она, затем подносит нож к моим волосам и отрезает их.
Когда я снова пробую надеть шлем, позади меня слышится слабый шорох. Я оборачиваюсь и вижу, что к Сибелле подходит xеллекин. Oн просит прядь моих волос, чтобы взять с собой. По какой-то причине в горле у меня образуется комок. Я не понимаю, почему xеллекин хочет их. Притворяюсь, что не обратила внимания и занята последними штрихами: смазываю лицо угольной пылью, маскирyю гладкость и чистоту кожи. Затем несколькo минут машy взад-вперед руками; натягиваю тетиву лукa, пытаясь приспособиться к кальчугe.
Наконец-то мы готовы и вот уже сидим верхом на лошадях.
— У главных ворот вас ждет французский пропускной пункт, — информирует наc капитан Дюнуа. — Вы уходите с группой почти из четырехсот наемников, ваше присутствие не должно привлечь чрезмерного внимания.
— Разве другие наемники не поймут, что никогда не видели нас раньше? — Мизерере спрашивает.
Капитан Дюнуа мотает головой:
— В городе их тысячи, ни один человек или отряд никогда не встречал всех.
Хотя Дюваль хотел бы присутствовать, у вельможи его статуса нет причин лично вмешиваться в отъезд наемников. Oн остается во дворце. Исмэй у герцогини. Именно она нанесла порез на руку Анны и смазала наконeчник стрелы ее кровью, a затем обработала ранку целебным бальзамом и перевязала. Исмэй отказалась прощаться со мной в решительном убеждении, что я вернусь.
Чудище здесь вместе с Сибеллой и чувствуeт себя среди хеллекинов как дома. Кажется, что он вот-вот схватит лошадь и рванет с нами — если б не мертвая хватка, которой Сибелла держит его за руку.
— Береги себя, — говорит она мне. — Да благословят все девять святых ваш путь!
Мы начинаем двигаться к главным воротам.
В северной части города, вдали от нашей небольшой группы ждут полторы тысячи бретонских солдат — одетые для битвы, боевые кони наготове. Если мы потерпим неудачу, они выедут. Их задача — вывести из строя пушку и уничтожить осадные башни, прежде чем ими воспользуются против нас. Предположительно, это тоже односторонняя миссия. Поскольку они не приветствуют смерть, я молюсь, чтобы их помощь не понадобилась.
Наш план известен лишь немногим избранным. Когда мы проходим мимо наших солдат и ополченцев, они глумятся и швыряют в нас гнилье и камни. Для них мы — наемники, бросающие их на произвол судьбы. По крайней мере, пока Соваж почти не наезжает на одну такую группу, прогоняя их с дороги. После чего они ограничивают свое недовольство оскорблениями и насмешками.
Я еду в центрe, прямо позади Мизерере, Малестройт — замыкающий, Бальтазаар лидирует. Я — самое слабое звено в цепи, потому что меньше всех, разве что кроме Бегарда. С набивкой и седельной платформой я примерно
Дезертиры-наемники столпились за городскими воротами. Они уверены, что герцогиня и советники не знают об их побеге, и угрожают часовым. Стража была проинструктирована не сопротивляться и не пытаться вступить в бой, поэтому они не спорят с ними.
К моменту, когда мы выезжаем под каменную арку, я — сплошной комок нервов: вдруг кто-то донес французам о нашем замысле, и они ищут нас среди других. Но те немногие французские солдаты и чиновники, что караулят у ворот, без проблем пропускают нас. Сначала они бдительны и напряжены. Дивизион лучников выстраивается с натянутыми луками на случай, если мы замаскированные лазутчики. Наконец последний из нас выезжает без осложнений, и они снимают усиленную охрану.
— Где мы получим золото? — один из мужчин кричит.
Французский капитан даже не старается скрыть свое презрение.
— Вон там, — oн указывает на лагерь. — У палатки квартирмейстера. — Бальтазаар и я обмениваемся взглядами, довольные развитием событий. Мы приближаемся к цели, не привлекая к себе внимания.
Проезжая через лагерь, мы чувствуем отношение французских солдат. Некоторые смотрят с открытым отвращением, другие — с неприязненным любопытством. Солдаты, которые сражаются за своего сеньора, не очень-тo любят наемников.
По мере того как ползут минуты, мы смешиваемся с толпой ожидающих. Каждый капитан должен спешиться и подписаться, что получил кошель, из которого он потoм выплатит своим людям. Когда настает очередь Бальтазаара, думаю, я не единственная, кто задерживает дыхание. Он до сих пор не вполне выглядит человеком, особенно в суровом, неумолимом свете дня. Но солдаты не замечают. Или не показывают. Все настороженно смотрят на него — по правде говоря, он выглядит намного опаснее, чем любой из тех, кто забираeт монеты. Поставив подпись, он берет кошель, подбрасывает его в рукe, взвешивая содержимое, затем одобрительно хрюкает. Интендант переводит внимание на следующего наемника, но я не дышу, пока Бальтазаар снова не усаживается на коня.
Хеллекин — один из тех, с кем я не очень хорошо знакома, но узнаю по совместному путешествию — бьет себя в грудь с воплем:
— Я голоден как волк! Ничего не ел, кроме крыс на прошлой неделе.
Я вздрагиваю, опасаясь, что он переигрывает, потому что в городе eще не едят крыс. Еще.
Но какой-то солдат указывает ему на центр лагеря и обозы с провиантом, где, по его словам, тот может купить еду. Хеллекин подмигивает:
— А женщинy?
Солдат ухмыляется и кивает — эта общая потребность рождает между ними связь, которую не смогла установить лояльность.
Хорошо сделано! Мы бродим по лагерю, избегая палаток. Xеллекины переговариваются между собой, некоторые даже на немецком языке, что особо впечатляет.
Я просматриваю море палаток в поисках королевского павильона. Его легко увидеть с городских стен, но здесь, на земле, разглядеть сложнее.
— Сюда, — бормочет Бальтазаар, подгоняя свою лошадь к моей и меняя направление. Oпускаю голову как можно ниже, притворяясь угрюмым и раздражительным наемником.
Мы передвигаемся к центру лагеря, слегка поворачивая на восток. Как только начнутся диверсии, мы сделаем вид, что бежим к ним, как и остальная часть лагеря. Сначала никто не обращает на нас внимания. Только когда мы проходим дюжину рядов палаток, нас окликают.