Сердце женщины
Шрифт:
– Не могу поверить, что вы действительно совершили вчера такой безумный поступок. Здравомыслящий человек не стал бы так рисковать.
Капитан поморщился, однако промолчал.
– Сейчас принесут завтрак и кофе, – продолжала Элиза.
– Очень хорошо. Я голоден.
– Какую плату вы потребуете от меня за завтрак на этот раз?
Люк повернулся к девушке, и она по его глазам поняла, что он вспомнил о вчерашнем поцелуе. Но капитан вдруг усмехнулся и проговорил:
– У вас остался еще медальон с гербом вашей семьи, не так ли?
Весьма
– Да, вот он.
Она вложила медальон в протянутую руку Люка, и он тут же сжал пальцы с такой силой, что побелели костяшки. «Вероятно, украшение врезалось в его ладонь», – почему-то вдруг подумала Элиза.
Хотя Люк заявлял, что голоден, он едва прикоснулся к завтраку – было очевидно, что капитан стремился поскорее подняться на палубу. Впрочем, Элиза и не пыталась его удерживать, она чувствовала, что между ними снова возникло отчуждение.
Воспользовавшись отсутствием капитана, девушка попросила Реми, чтобы он принес ей таз и мыло. Ее одежда казалась настолько грязной, что дольше невозможно было терпеть. Подперев спинкой стула ручку двери, Элиза быстро разделась и, ополоснувшись, надела одну из рубашек Люка и его парусиновые штаны. Затем принялась стирать свое нижнее белье и платье. Она уже отжимала сорочку, когда раздался сильный удар в дверь. Девушка вздрогнула от неожиданности и едва не расплескала воду из таза.
Поспешив к двери, Элиза убрала стул, и в каюту тотчас же ворвался Жан Люк.
– Что вы здесь делаете? Почему потребовалось баррикадировать дверь? Решили выжить меня из собственной каюты?
– Я мылась, капитан, поэтому и решила запереться. Нам обоим было бы неловко, если бы вы застали меня…
Люк окинул девушку взглядом… и вдруг замер в изумлении. Он понял, что в своем новом наряде – то есть в его рубашке и парусиновых штанах – она стала еще более соблазнительной. У нее были удивительно длинные ноги, округлые бедра и на редкость тонкая талия. Там же, где влажная рубашка прилипла к телу, отчетливо выделялись груди. Чем дольше он смотрел на нее, тем явственнее проступали сквозь ткань соски.
И она, безусловно, возбуждалась под его взглядом, он чувствовал.
Мысль об этом едва не нарушила его решимость, но он все же заставил себя вспомнить о мести.
Выругавшись сквозь зубы, Люк стремительно подошел к шкафчику и, схватив бутылку с ромом, начал пить прямо из горлышка. В животе его стало тепло от крепкого напитка, однако это тепло не шло ни в какое сравнение с пламенем, бушевавшим ниже. Он испытывал мучительное чувство, рисуя в воображении картину, как они оба падают на кровать, охваченные неистовой страстью. Потребность удовлетворить свою страсть ему мешает дышать, думать, говорить… Такого с ним еще никогда не случалось – он всегда умел укрощать свою плоть. Всегда, но не сейчас…
Люк сделал еще один большой глоток и закрыл глаза, надеясь, что спиртное заглушит острое желание. Затем коснулся медальона Монтгомери, который теперь носил на шее на кожаном
– Капитан… – раздался робкий голос Элизы. – Капитан, вам плохо?
О, если бы она знала, как ему плохо.
– Может быть, позвать кого-нибудь?
– Какой же я дурак, – пробормотал Люк и сделал еще один глоток.
– Что?
– Ничего, мадемуазель Монтгомери. – Он произнес эти слова удивительным тоном – так, чтобы напомнить девушке о ее положении. – Не надо проявлять сочувствия ко мне. Это ничего не изменит.
Люк захромал к постели, чувствуя, что если сейчас упадет, то уже не сможет подняться. Он уселся на матрац, затем, тяжело дыша, повалился на спину. Не в силах пошевелиться, он закрыл глаза и стиснул зубы, чтобы не закричать от мучительной боли. Вскоре Люк расслабился и еще глотнул из бутылки, которую прихватил е собой. Он с нетерпением ждал, когда спиртное подействует и притупит его страдания – как телесные, так и душевные.
Но спиртное не действовало.
И он по-прежнему чувствовал присутствие Элизы, чувствовал аромат свежести, исходивший от нее.
Голова его гудела, и боль не прекращалась.
Люк вздрогнул от неожиданности, когда что-то влажное и холодное легло на его лоб. Он не хотел принимать помощь от дочери Монтгомери и уже готов был отбросить тряпицу, но ощущение прохлады оказалось столь приятным и успокаивающим, что он сдержался. А через некоторое время, почувствовав облегчение, Люк погрузился в сон.
Он проспан несколько минут, возможно – несколько часов. Когда же проснулся, настроение его нисколько не улучшилось. Люк нащупал бутылку с ромом и сбросил со лба тряпку. В следующее мгновение он увидел свою пленницу. Она стояла в лучах заходящего солнца и смотрела на море.
Ее печальная задумчивость подействовала на него гораздо сильнее, чем он мог бы предположить. Заметив на щеках девушки еще не высохшие слезы, Люк спросил:
– О чем вы горюете? О чем думаете?
Он заметил, как дрогнул ее подбородок. Не глядя на Люка, она ответила:
– Я думаю о свободе, капитан. Полагаю, вы меня понимаете.
– Да, мадемуазель, понимаю.
Тут она повернулась к нему и с вызовом в голосе проговорила:
– Тогда почему же держите меня здесь?
Он посмотрел на нее долгим немигающим взглядом:
– У меня есть на то причина, мадемуазель Монтгомери.
– Месть?
– Да, и еще желание вернуть то, что по праву принадлежит мне.
Элиза снова вернулась к иллюминатору. Люк нахмурился и проворчал:
– Надеетесь увидеть его?
– Кого?
– Вашего возлюбленного, конечно. Как вы думаете, ему нужны вы или ваше богатство?
– Разумеется, я, – Однако в ее ответе чувствовалась неуверенность.
Люк усмехнулся и проговорил:
– Ха! Вы, конечно, можете верить в это, но я то знаю: ни один мужчина вашего круга не возьмет в жены женщину без состояния. Для них только деньги являются мерилом достоинства человека, но не его поступки и заслуги.